Но Маленький Ветер ничего больше не объяснил.
Незадолго до рассвета пошел снег.
Они добрались до Медвежьего ручья на краю пустошей и остановились, чтобы напоить упряжку.
– Снег – хорошо, – сказал Маленький Ветер. – Воины хункпапа[53] видеть снег, знать, что легко нас выследить. Они ждать, оставаться греться у огня один, два часа утром.
– А мы тем временем будем мчаться изо всех сил.
Маленький Ветер кивнул:
– Мчаться изо всех сил.
От Медвежьего ручья они двинулись на запад через открытую прерию так быстро, как только выдерживали лошади. Фургон трясся и подскакивал, и боль в ноге была жестокой.
– Куда мы направляемся, в форт Бентон?
Маленький Ветер покачал головой:
– Все белые люди идти в форт Бентон.
– Ты имеешь в виду, что сиу ожидают, что мы двинемся туда?
Маленький Ветер кивнул.
– Тогда куда же?
– Священные Горы.
– Какие священные горы? – встревоженно спросил Джонсон.
– Громовые Горы Великого Духа.
– И зачем мы туда едем?
Маленький Ветер не ответил.
– Как далеко эти священные горы? И что мы будем делать, когда туда попадем?
– Четыре дня. Ты ждать, – сказал Маленький Ветер. – Ты найти много белых людей.
– Но ты-то зачем туда едешь?
Только тут Джонсон заметил, что рубашка из оленьей кожи Маленького Ветра запятнана кровью и сочится красным.
– Маленький Ветер, ты ранен?
Маленький Ветер высоким фальцетом затянул песню. Больше он ничего не сказал.
Они повернули на юг, через равнину.
На третью ночь Маленький Ветер тихо умер. Джонсон проснулся на рассвете и нашел его неподвижно лежащим у тлеющего костра, с лицом, запорошенным снегом, с холодной кожей.
Опираясь на свое ружье, Джонсон дотащил тело Маленького Ветра до фургона; преодолевая боль, поднял его, положил внутрь, рядом с телом Жабы, и поехал дальше.
Его лихорадило, он был голоден и часто бредил. Он не сомневался, что заблудился, но ему было плевать. Он начал напоминать себе, что надо сидеть, даже когда его разум отделился от переживаемых им испытаний, порождая сбивающие с толку, смущающие видения. Один раз он решил, что фургон приближается к Риттенхаус-сквер в Филадельфии и что он напрасно ищет имение своей семьи.
Ранним утром четвертого дня он нашел четкий свежий след фургона. След, извиваясь, вел на запад, к ряду низких пурпурных холмов.
Джонсон углубился в холмы. Продолжая путь, он нашел места с вырубленным лесом и деревья с вырезанными на стволах инициалами – следы присутствия белых людей.
Было очень холодно, и шел густой снег, когда он въехал на последний гребень и увидел в ущелье внизу поселок – единственную улицу с земляной дорогой и прямоугольными, незамысловатыми деревянными домами.
Джонсон хлестнул лошадей и поехал вниз, к поселку.
Так 31 августа 1876 года Уильям Джонсон, почти без сознания от голода, жажды и потери крови, въехал на фургоне, груженном ящиками с костями и телами белого человека и индейского следопыта, в поселок Дедвуд-Галч.
Дедвуд
Вид у Дедвуда был унылый: единственная улица с некрашеными деревянными строениями в окружении голых холмов – деревья пошли на строительные материалы для поселка. Все покрывала тонкая корка грязного снега. Но, несмотря на мрачный вид, поселок был полон лихорадочного возбуждения бумтауна[54].
На главной улице Дедвуда стоял ряд зданий, обычных для городка, возле которого ведутся горные работы: жестяная лавка, мастерская плотника, три магазина текстильных товаров, четыре конюшни, шесть бакалейных лавок, китайский квартал с четырьмя китайскими прачечными и семьдесят пять салунов.
