женщин во время трюков с гаданиями. Потом он попал в крепость за попытку овладеть наследством одной умершей леди, тогда как оно по праву должно было перейти к настоящим наследникам…
– Ну, и что из того? – проворчал я. – Это не наше дело. Мы же не комитет по нравам мастеров танцев?
– Да? – ответил он. – Я не совсем уверен в этом, друг мой. Боюсь, мы неверно поняли этого профессора Джадсона. Еще кое-что я узнал от молодой особы с ирландским носом в греческом костюме. Этот профессор основал школу танца и язычества, куда могут поступить только одинокие богатые молодые женщины, не имеющие ни родителей, ни родственников. Никто не оспорит у него наследства. Что вы скажете об этом,
– Я полагаю, он заработает больше денег, чем дали ему мы, – ответил я.
– Несомненно, – согласился он, – намного больше. Также я узнал, что
– Ладно, – продолжил я беседу, понимая, что мне не заснуть, пока он не успокоится, – что из того? Человек может быть искренним эстетом, проповедником культа прекрасного – и он нуждается в деньгах для осуществления своих идеалов.
– Совершенно верно, – согласился он, кивая, как китайский болванчик. – Но послушайте, друг мой Троубридж: в то время как мы прогуливались под звездами, я, пользуясь случаем, взял руку молодой особы…
– Вы старый распутник! – прервал его я, усмехаясь.
Но он только нетерпеливо фыркнул:
– Это была уловка, чтобы ощупать ее пульс.
– Черт побери! – я сидел, напряженно слушая. – Вы подозреваете… вы имеете в виду…
– Пока, друг мой, я еще ничего не имею в виду, – размеренно ответил он. – Но не повредит, если мы будем спать, подобно кошкам: с открытым глазом и чуткими ушами… Кто знает, – добавил он задумчиво, – что можно увидеть в доме, где поклоняются песнями и танцами мертвым богам?
Мраморный пол – не лучшая замена кровати, даже когда спящий совершенно изнурен дневными прогулками. Образы гибких, классически драпированных девушек, чередовались с видениями усмехающихся козлоногих сатиров. Я ворочался на мраморном ложе, пока мои сны не были прерваны звуками дьявольского сардонического смеха, похожего на блеяние козла. Я мгновенно вскочил: женский предсмертный крик пронзил тишину раннего утра, и десять фигур в классической драпировке возникли в зале.
Факелы продолжали гореть. Девушки в наспех накинутых одеждах столпились в испуге вокруг освещенной урны. Снаружи среди крон вечнозеленых растений эхом метался жуткий крик.
– Профессор, профессор! – кричала одна из девушек, воздевая руки вверх. – Профессор, где вы? Пропала Хлоя, профессор!
– А, что вы сказали? – заинтересовался де Гранден. – Что это? Одна из вас? И профессор тоже?
– Подождите минутку, – попросил я. – Сейчас наверняка появится профессор. Вам не стоит туда ходить: у вас нет оружия.
– Ха, у меня нет? – иронично ответил он, вытаскивая пистолет вороненой стали из кармана жакета. – Троубридж, друг мой! Слишком много людей сомнительной репутации желают смерти Жюля де Грандена! Я должен быть всегда настороже. Итак, я иду расследовать это дело.
– Не беспокойтесь, сэр, – раздался маслянистый голос профессора Джадсона из конца зала, и сам профессор на коротеньких ножках прошествовал к алтарю. – Уверяю вас, все в порядке. Дети мои, – повернулся он к испуганным девушкам. – Хлоя была напугана присутствием Пана. Верно, что великий бог всех проявлений Природы всегда рядом с нами, особенно в темноте безлунной ночи, но не надо бояться этого. С Хлоей скоро все будет в порядке. А мы сейчас успокоим Пана молитвой и жертвой. Фетиса, принеси сюда козла! – он обратил свои глубоко посаженные глазки на молодую девушку, встретившуюся нам в самом начале, и повелительно взмахнул пухлой рукой.
Девушка побледнела, но с покорным поклоном поспешила из залы и через мгновение возвратилась с молодым черным козленком, длинным, острым ножом мясника и большим блюдом.
Она подвела животное к алтарю, где стоял профессор, вручила ему жертвенный нож и склонилась перед ним, держа блюдо под головой испуганного козленка и готовясь принять кровь из горла жертвы.
И тут словно пелена безумия внезапно проникла в залу. Только один миг девушки, затаив дыхание, взирали на своего наставника и его помощницу со страхом и отвращением. Их женские инстинкты восставали против мысли о теплой текущей крови. И вдруг их пронзила животная дрожь: они, одна за другой, словно камни под их пятками были докрасна раскалены, начали подпрыгивать, прихлопывать руками над головами, судорожно извиваться, подметая распущенными волосами пол, вновь подпрыгивать, дико вращая глазами. С воплем маньячки одна из них разорвала на себе одежды, обнажив грудь; другая изодрала тунику в клочья, прыгала и приседала в чувственном танце, имея на бедрах только полоски изодранного полотна.