Маргарита получила газету первой. И, пока все собирались, толклись в приемной, обменивались новостями, расспрашивали друг друга о самочувствии и делах, успевая наливать чай одному, кофе другому, сумела прочитать статью.
Статья была убойная – любимое слово Скоробеева тут было бы кстати. Рука у Ципы не знала жалости, резала и колола врага без пощады, охаживала по всем уязвимым местам до кровавого месива. Впечатляющая была статья. От ее чтения у Маргариты осталось ощущение чего-то тяжелого, железного, подобного танку, что прокатилось по ней.
Ципа, видела она, пока читала, постоянно поглядывала на нее – внимательным, как бы ожидающим, требовательным взглядом. Словно Маргарита что- то должна была ей; должна – и не вернула. Но непременным образом обязана будет вернуть.
Все собрались, расселись в кабинете Скоробеева за совещательным столом, комиссия начала работу, – и четыре часа пролетели одним жарким, спрессованным в черную вневременную бездну оглушающим мигом. Маргарита, вся еще в жару прошедшего заседания, полыхая внутри раскаленной печкой, поднялась, бросилась в приемную: вызывать машины для разъезда, формировать группы, – Ципа, заступив дорогу, перехватила ее:
– Риточка, милая моя! Я наблюдала за вами, когда вы читали мою статью. У вас на лице была такая буря эмоций! Как вам статья? Мне очень любопытно ваше мнение.
Маргарите было и некогда, и вовсе это не входило в ее намерения – обсуждать с Ципой статью, – она развела руками, извинилась, обогнула Ципу и протиснулась мимо нее в двери. Плюхнулась на свой стул за конторкой, сняла трубку, набрала номер гаража…
Когда, утрясши все с гаражом, записав номера выделенных машин, она подняла от конторки голову, то увидела перед собой лицо Ципы. Та стояла с другой стороны конторки, сложив перед собой на полках руки, смотрела на нее и ждала ее внимания к себе.
– Нет, Риточка, не думайте от меня так просто отделаться, – тотчас, как Маргарита встретилась с ней взглядом, проговорила Ципа. В голосе ее была безапелляционная требовательность. – Вы меня заинтриговали своими эмоциями. Я хочу знать ваше мнение. Как представителя молодого, свободного поколения. Ведь вам уже не известно, что это такое, когда плющат душу плитой марксистско-ленинской идеологии.
– Почему же? – Та кроличья робость – словно перед удавом, – что охватила Маргариту при первом посещении Ципы, поднялась в ней снова. – Я еще сдавала экзамены по политэкономии. И по марксистско-ленинской философии тоже.
– Тем более, – удовлетворенно сказала Ципа. – Давайте пойдем в ту вашу, приватную комнату, поговорим. Ничего, останутся мужчины без вас, побудут пять минут одни, им без женщин побыть, в собственном обществе, очень даже полезно.
Маргарита сдалась. Ципа была таким же членом комиссии, как все остальные, и имела право на внимание к себе ничуть не меньшее, чем они.
Они прошли в ту, вторую комнату, где когда-то сидел заместитель застрелившегося главы партийного суда, Ципа закрыла дверь, прошла к креслу и села в него, забросив ногу за ногу.
– Будете мои? – спросила она, доставая из сумочки пачку «Мальборо». – Настоящие американские, не те, что здесь у нас продаются.
Маргарита, поколебавшись, отложила свой «Вок» и взяла сигарету из пачки Ципы. Что говорить, «настоящие американские» – это соблазняло, трудно было устоять.
– С марихуаной, – проговорила Ципа, когда Маргарита ткнулась сигаретой в поднесенный ею фиолетовый язычок зажигалки.
Маргарита невольно отпрянула.
По лицу у Ципы растекалась плотоядная улыбка заслуженного удовольствия.
– Если бы даже и с марихуаной, – сказала она. – Я, конечно, не рискнула везти, но в Америке, особенно в молодежных тусовках, – это обычное дело. Такой после этого секс – в жизни не имела. А вы разве не пробовали?
Маргарита пробовала, не без того. Пять лет на Ленгорах и не попробовать – такое исключалось. Только она пробовала гашиш, не марихуану, и ей не понравилось.
– Что-то на меня не произвело впечатления, – ответила она.
Ципа, продолжая держать зажигалку горящей, снова протянула ее Маргарите.
– Значит, у вас еще все впереди. В вашем возрасте я не смела и мечтать о чем-то подобном.
Ей, как понимала Маргарита, было около сорока, может быть, лет тридцать семь, а может быть, тридцать девять. Все же там, после тридцати, Маргарита плохо чувствовала возраст. Во всяком случае, Ципа была ощутимо старше Полины – это уж точно. У нее был и муж, и двое детей, но в Америке она жила без них.
Маргарита прикурила от поднесенного огня, отошла к столу со стоящим на нем ксероксом и села на свободный угол, свесив вниз ногу.
– Если марихуана так хороша и безвредна, – спросила она, – почему же в Америке столь усиленно борются с наркотиками?
– Созреет и Америка до легализации. – Ципа тоже прикурила и бросила зажигалку обратно в сумочку. Зажигалка была у нее эффектная – тяжелая, металлическая, со сменяемыми баллонами. – В Голландии, например, – пожалуйста, в любой аптеке. Нужно только знать меру. Как и в алкоголе. Настоящая демократия – это свобода выбора. Знаешь опасность, но хочешь губить себя, колоть тяжелые наркотики – губи. Твой выбор!
Маргарита внутренне содрогнулась. В ней вновь, едва не физическое, возникло ощущение, что по ней, тяжело громыхая и скрежеща, катит что-то тяжелое, похожее на танк.
