— Насколько я могу предсказать его поведение, одну он тебя в город не отпустит, тем более сейчас, когда ты ничего и никого не знаешь и это может быть опасно. Да и доверить тебя он никому не рискнет, и даже не потому, что никто больше не защитит, а потому, что не захочет далеко отпускать. Останется либо запретить тебе даже думать о театре, либо пойти туда самому. Но запрещать тебе что-либо он не будет, потому что умный.
— Почему ты так решила? — я нахмурилась.
— Успела поговорить с Халой и о тебе, и об Иве. Пустая Клетка утверждает, что Ярость Богов скорее умрет, чем рискнет выпустить тебя одну из Верхнего дворца. Надеюсь, у него это скоро пройдет, но пока — лучше даже не пытаться. Даже если очень этого захочется.
— Я вообще-то не собиралась никуда уходить и ни в какой театр тоже не собиралась, это ты предложила, — отмахнулась я от этого предупреждения.
Отец часто повторял, что беды множатся в мире по вине людей. Если бы на подобное отвечали подобным, число их оставалось бы в равновесии, но многим свойственно не только платить злом за зло, но и за добро — черной неблагодарностью. Я эти слова хорошо помнила и не собиралась уподобляться этим «многим».
Я могла бы возразить Ине, что пытаться сбежать от такой заботы, особенно если она продиктована настоящей опасностью, по меньшей мере, гадко и глупо. Могла объяснить, что такое отношение много лучше равнодушия, и если ради твоего развлечения очень занятый человек готов отложить свои планы, то меньшее, что можно сделать в ответ, это постараться не отвлекать его тогда, когда у него нет на тебя времени.
Но я решила не спорить, а Ина явно почувствовала перемену в моем настроении и не стала продолжать разговор. Вместо этого она сунула мне в руки лиру и, усевшись в кресле напротив, приступила к уроку.
Чтобы пользоваться Искрой, совсем не обязательно иметь музыкальный инструмент и уметь на нем играть; сама Ина, к примеру, никакого отношения к музыке и прочим искусствам не имела. Но все, что я знала и умела, я перенимала от отца, а он как раз был бардом, вот и меня учил тому же.
Ина планировала строить занятия совсем иначе, но на первый раз решила посмотреть, что я вообще умею. Нужного настроения и вдохновения не было и в помине, Искра теплилась едва-едва, мир отзывался неохотно. Но через некоторое время я все-таки сумела сосредоточиться, и в учебной комнате мы просидели несколько часов кряду, до самого полудня.
Результатом Пастушья Свирель осталась довольна, похвалила мои успехи и вознамерилась проводить к другим учителям.
Известие о том, что учить меня будет не одна Ина, оказалось неожиданным. Грамоту и счет я знала благодаря отцу, но этого, по словам Пастушьей Свирели, было совершенно недостаточно для достойной самостоятельной особы. Но спорить я, конечно, не стала: я мечтала учиться, и боги дали мне такой шанс. Теперь нужно доказать, что они дали мне его не зря.
Боги очень не любят, когда их милостями пренебрегают.
— Не стоит, прекрасная владычица душ, тратить свое драгоценное время. Вы можете отправиться к остальным ученикам, а юную госпожу я провожу сам, — прервал нас незнакомый мужской голос, когда мы уже собирались уходить, и Ина осторожно укладывала лиру обратно в битком набитый невесть чем сундук.
Я вздрогнула и резко обернулась, а для даны появление постороннего, похоже, не стало неожиданностью.
— Ну что вы, какая трата времени? Это не только мой святой долг, но и прямая обязанность, — голос женщины прозвучал почтительно, но мне почудилась в нем насмешка.
— Такая прекрасная госпожа не должна говорить о долге и обязанностях, все это — удел мужчин, — возразил вошедший мягко и спокойно, внимательно разглядывая нас обеих. — А вы, дитя, присядьте вот здесь, рядом, — обратился он уже ко мне.
— Не бойся, он… свой, — еле слышно шепнула Ина, ободряюще пожала мне локоть, коротко поклонилась мужчине и, не пытаясь спорить, тихо вышла.
Я неуверенно приблизилась и села туда, куда велели, отвечая на изучающий взгляд своим любопытным.
Незнакомец был… холеным. Я слышала раньше это слово и думала, что знаю его значение. Но, как оказалось, все прежние представления были бледной тенью, а придумано оно было именно для этого человека. Не для молодой, одетой в белый шелк и украшенной бриллиантами жены наместника Северной провинции, которую я как-то случайно видела в Далене, а вот для этого мужчины. Слово было таким же сытым, довольным, лоснящимся, как он, чуть округлым и вкрадчивым.
Он не был толстым и не казался одутловатым, но всю внешность переполняла неуловимая мягкая округлость. Длинная туника из насыщенно-красной струящейся ткани обнимала ухоженное, привыкшее к удобным креслам и мягким кроватям тело. Одежду придерживал широкий пояс затейливого плетения, украшенный позолотой и закрепленный изящной пряжкой. Покатые плечи укрывала светло-синяя накидка с просторными рукавами, оканчивающимися узкими манжетами. Распахнутая на груди и, кажется, вовсе не имеющая застежек, она ниспадала складками так красиво и идеально ровно, будто мужчина все свое время и внимание тратил только на то, чтобы следить за ее положением.
Мягкие ухоженные руки с длинными пальцами и светлой, тонкой, наверняка по-детски нежной кожей двигались столь же красиво и плавно, как лежали складки одежды. Пальцы украшали три крупных перстня с камнями — не так много, чтобы это выглядело крикливо, но достаточно, чтобы подчеркнуть высокий статус. Золотистые локоны волос изысканно-правильно спадали на плечи. Высокий покатый лоб венчал плетеный золотой обруч — не
