Фасольд хохотнул, поглаживая седой ус костяшкой пальца. Чуеслав обернулся – от снега его кожа стала еще краснее.
– Дело говоришь, воин. – Он вскинул бровь. – Эй, Рынка, а мне воды не полагается? Я, конечно, не Горбович, но все же брат тебе. – На озерную княжну было жалко смотреть: кровь отхлынула от ее алого лица, и Рынка побелела. Тогда Чуеслав смягчился. – Ну, полно, сестра, мы же шутим.
Хортим приоткрыл правый, начавший заплывать глаз и укоризненно заметил, что порой Чуеслав чересчур строг, – так ему стало жаль эту девицу, нелепо и смущенно замершую среди воинов. Рынка втянула голову и ничего не ответила брату. Только поставила кувшин у ног и поспешно скрылась в дружинном доме, словно боялась, что смех ратников ударит ей в спину.
– Ну вот, – вздохнул Чуеслав. Кто-то из его друзей подал ему рубаху и дубленку: князь одевался, то и дело похрустывая костяшками пальцев. – Можешь сказать, что я жесток, Хортим Горбович. Но она моя сестра – мне за ней и следить.
– Твое право, – признал Хортим, поудобнее устраиваясь на ступенях. Шуба приятно грела тело. – Я-то, может, со своей сестрой всю жизнь не слишком ладил. И никогда не думал ее оберегать – а что я делаю сейчас?
– Эй, отшельник, – свистнул Арха. Крикнул ни с того ни с сего: Вигге держался обособленно – сидел на том же крыльце, только низко, у самого мостка. И, казалось, думал о своем, глядя на других воинов, сходящихся в кулачном бою. – Отшельник, поди сюда.
Вигге медленно обернулся и столь же медленно выпрямился во весь рост. Поднялся по ступеням, оказавшись напротив Хортима и присоединившегося к нему Чуеслава. Посмотрел на князей сверху вниз холодными глазами – так спокойно, будто не его только что подзывали, словно пса.
– Послушай, отшельник, – начал Арха с любопытством, – мы тут говорили о сестре Чуеслава Вышатича, за которую он радеет, – это ведь его семья. А моя семья – дружина моего князя, когда семья Хортима Горбовича – это мы. И вот что я думаю, отшельник: как же ты прожил так много лет совсем один? Если не считать женщину, которую ты, кажется, совсем не любишь.
– Кого я люблю или не люблю, – хрипло ответил Вигге, – то не твое дело. Будь ты хоть правая рука своего князя, а будь хоть сам князь.
– Справедливо, – согласился Хортим. – Арха, ты чего лезешь?
– Прости, княже. – Тот склонил голову так, будто каялся. – Да только мы этого человека взяли к себе на борт. Делились с ним пищей, везли до Девятиозерного города – и что мы о нем узнали? Ничего.
– А тебе, я смотрю, больно любопытно. – Вигге не менялся в лице.
– Страх как любопытно, отшельник. – Арха улыбнулся, показывая бесцветные клыки.
Тут вмешался Фасольд – подбоченился, отвел взгляд от воинов, мерившихся силой на мостке. Слегка согнул затекающие ноги и сказал:
– Арха, может, и лезет куда не нужно, но говорит здраво. Ты ходил с нами на одном корабле, Вигге, а мы до сих пор не знаем, кто ты таков.
– Так спрашивай, – бросил тот, устраиваясь на одной из ступеней. Хортим, предчувствуя неладное, поднял лицо – облака, будто гигантские змеи, оплетали хмурящийся небосвод.
– Что же, – продолжал Фасольд, почесывая небритые щеки, – у тебя нет семьи? Ни сестер, ни братьев?
– Братья есть, – сухо ответил Вигге. – Семьи нет.
– Похоже, ты с ними не очень ладишь, – протянул Чуеслав, осушив чарку, которую подали ему соратники. Перед дружинным домом было шумно: кто-то сражался, кто-то смеялся, кто-то шутил… Мелькали рубахи и кулаки, дубленки и шубы. Кувшины и пузатые корчаги, плывущие на девичьих руках.
Только Вигге говорил неизменно тихо, даже не пытаясь повысить голос:
– С моими братьями мало кто ладит.
– Неужели? – удивился Фасольд. – Настолько они у тебя суровые?
Казалось, что с каждым словом Вигге становился все серьезнее.
– Да нет, – проговорил он. – Один мой брат хитрый и жадный, и на его руках столько крови, что он не сумел бы отмыться от нее, даже если бы захотел. Он любит богатства, но больше самых древних сокровищ ценит себя. И он трус, каких поискать.
– Говоришь, что твои братья трусливы? – фыркнул Фасольд. – А сам ты – смелый?
– Другой мой брат не трус, – мрачно произнес Вигге. – Он воин и притом великий.
– О, – засмеялся Арха, – прямо-таки великий?
Арху боги сшили на славу. Они вложили в него такое воинское бешенство, что в пору было завидовать, – где найдешь того, кто встал бы с ним вровень?
– К сожалению. – Хортиму стало жутко от того, как холодно и прямо говорил отшельник, – глаза у него были неживыми. – Говорят, нет в Княжьих горах того, кто способен его одолеть.
– Говорят, кур доят. – Фасольда это задело. – Так болтают про каждого рослого парня в деревне. Твой брат и вправду настолько силен?
– Силен.
– Что же мы тогда про него не слышали?
– Готов поспорить, воевода, – Вигге сверкнул льдистым инеем из-под век, – что ты слышал.
