Год Змея

медленно, осторожно, словно сам ступал по непрочному льду, пробуя его, тщательно подбирая нужное слово. Боялся? Чувствовал себя неуютно?

Вигге не был богат – его пусть и большой дом казался скромным. Передние комнаты наполняли уютные, но недорогие самодельные вещи, задние пустовали. Хортим не видел ни золота, ни серебра, ни украшений: дом был не блестящим, но основательным. Таким же, как и оказанный чужакам прием. Пхубу принесла вяленое мясо – она бы не смогла приготовить жареное на стольких гостей – и вино. Накрыла стол, проверила Инжуку, но чаще всего она просто ходила рядом, хотя скоро потеряла к приезжим всякий интерес. Охотнее Пхубу устраивалась подле Вигге, сидевшего во главе стола, и подливала ему вино, и слушала, не мигая, что он говорил, пусть и не понимала больше половины. А мужчина ни разу не посмотрел на нее прямо. Хортим был благодарен хозяину дома, но не смог заглушить голосок внутри: ему не нравилось, что Вигге относился к Пхубу, как к собаке.

– Я рад, что твоя жена умеет врачевать, – в тот вечер сказал княжич, а Вигге скривился.

– Пхубу мне не жена, – бросил он. И не рабыня, уяснил Хортим: женщина держала себя хозяйкой. Вольна уйти, когда захочет. – Она даже не целительница. Но в ее племени хранились многие знания, и хорошо, если она поможет твоему человеку.

Когда Вигге расспрашивал Хортима и его дружину, юноша чувствовал, что ему стоит открыть себя – хотя бы в благодарность.

– Значит, ты княжич. – Вигге коснулся ногтем столешницы. Пальцы у него порой были скрюченные, будто старческие. – Гурат-град… Никогда там не был.

И не будешь.

– Гурат-град сжег дракон.

– Вот как? – спросил Вигге отстраненно. – Айхи баяли мне, что драконы обитают только за гранью мира. Там, где обрываются земля и море.

Что-то в его речи было тяжелое, нездешнее. Хортим решил, что Вигге отвык от родного языка: иногда он забывал нужное слово и путался. Тем временем Фасольд усмехнулся. Он был недоволен и почти не подавал голос за столом, но сейчас не выдержал:

– Сармат-змей проснулся тридцать лет назад и успел выжечь несколько княжеств.

Прежде чем ответить, Вигге помолчал. Думал. Затем провел пальцем по каемке глиняной тарелки и пожал плечами.

– Я так давно не был дома, что забыл, где родился. Сочувствую тебе и твоей дружине, княжич. Это появилось тогда? – Он дотронулся до своего лица, имея в виду ожоги Хортима.

– Что? Нет. – Юноша стиснул чашу. – Раньше. Я… мы тоже давно не были дома.

– Ничего. – Фасольд сощурил глаза, глядя мимо Вигге. – Мы убьем эту крылатую тварь. Значит, ты славно отсиживаешься здесь, Вигге? Очень славно, раз до тебя не долетали слухи о драконе.

Когда Фасольд говорил, в залу снова зашла Пхубу, держа кувшин с вином. Она плохо знала язык княжеств, лишь отдельные слова. И «дракон» было одним из них. Женщина оступилась, и кувшин выскользнул из ее рук: с треском разлетелись черепки, и вино разлилось по каменному полу. Тогда Вигге впервые на нее посмотрел – с тенью недовольства.

– Молунцзе? – спросила Пхубу, но никто ей не ответил. Вигге повел подбородком, и женщина принялась убирать осколки.

– О чем она? – спросил Хортим.

– Одно из имен вашего Сармата-змея, – бесцветно ответил Вигге и поднял глаза на Фасольда. – Я живу здесь с детства, кто бы мог рассказать мне о юге? Я изучал север и исплавал его от поселений айхов до Самоцветных пиков.

– Молунцзе… – повторяла Пхубу. Испарилось ее спокойствие, и на острых скулах выступили пятна – красные, как бусины в серьгах и нити в браслетах и стянутых волосах. – Молунцзе не спать?

– Сказки айхов, – объяснил Вигге, отмахнувшись от ее фраз, словно от назойливой мухи.

– О, в Пустоши знают эту историю, – кивнул Арха, поднимаясь из-за стола. Похлопав Хортима по левому плечу, он решил помочь Пхубу – женщина впервые выглядела напуганной. – Про Сарамата и Кагардаша, верно?

Пхубу отшатнулась от Архи, будто от прокаженного. Один из собранных черепков вновь упал на пол и раскололся еще надвое, но женщина не заметила. Она прошипела что-то в ответ – рассерженно и зло.

– Я сделал что-то не так? – Арха оглянулся на Хортима, вскинув белесую бровь.

– Нет. – Вигге сжал губы, а потом добавил ледяным тоном, чеканя слова так, чтобы поняли и Пхубу, и гости: – Больной. Идти. Проверить.

Она склонила голову и исчезла в дверях.

Этой ночью в Длинном доме с хозяевами остался лишь так и не очнувшийся Инжука – Хортим с дружиной отправились спать на корабль. Тогда юноша почувствовал, что его терзает непонятное беспокойство. Фасольд по-прежнему был недоволен – из-за того, что им пришлось остановиться на время, но Хортим не начинал разговор. День выдался тяжелым, а следующий обещал быть и того хуже: воины Фасольда, молчавшие весь вечер у Вигге, тоже могли восстать против задержки. И на них уже косо поглядывала смиренно притихшая Соколья дюжина, готовая рвать глотки за Инжуку.

Днище корабля лизали черные волны, и над мачтой висело крапчатое желтое блюдо северной луны.

Хмель и мёд IV