Сармат, с усилием приподняв обмякшего мужчину, стащил его с брата. Вытер кинжал о штаны и наклонился, чтобы подать руку Ярхо, – тот стиснул ее сильнее, чем требовалось, и тяжело поднялся на ноги.
– Нет, так не пойдет, – сказал Сармат. – Ты мне живой нужен.
Развернувшись, он откашлялся.
– Слушайте. – Острие укололо ночную задымленную хмарь. – Слушайте
Тогволода швырнули к основанию столпа Мохо-мара, и его кровь, пузырясь и расплываясь, уходила в землю.
– Это, – кинжал нацелился на труп, – правая рука князя Хьялмы из Халлегата. Тогволод Железный Бок, Тогволод Твердоплечий. Его войско пошло на корм воронам – осталась лишь жалкая часть, которую не сжег дракон и которую не изрубил Ярхо-предводитель.
Исполины вдавались в небесную твердь, а луна горела лихорадочным желтым светом. Слушая, как плескались костры, Ярхо медленно вытирал подбородок рукавом.
– Князь Хьялма слаб. Он прячется за каменными стенами, и болезнь душит его – к чему вам такой правитель? Что может дать Хьялма – богатство? Славу? Нет, он даже не способен вас защитить.
Пламя стреляло в воздухе – дикое, танцующее, страшное.
– Я – Сармат-змей, и тело мое – медная гора, и зубы мои – ряды копий. Идите за мной, и я напою вас силой и величием моих предков. Идите за мной, и в целом мире не найдется врага, способного причинить вам вред, и не найдется сокровищ, которых бы вы не могли достать.
Кинжал Сармата взвизгнул, вонзаясь в землю.
– Вот моя удача и вот моя мощь. Берите ее, берите. – В темных глазах змеились нити молний. – Нет на свете князя, способного дать столько же.
Когда Мохо-мара поливали кровью Тогволода, столп рокотал.
– Идите за мной! – Огонь сверкал в провалах глазниц, а пар выходил из щелей древесины.
На шипение люди отвечали гортанным гулом, и звездное сияние крутилось над капищем. Это была тягучая ночь, долгая, и позже языки разнесли вести о ней по всем Княжьим горам. Докатилось и до медовых залов Халлегата, в котором бравый грохот щитов смешивался со скорбной колокольной песней.
Только Хьялмы там уже не было.
Топор со стола
IV
За окном задували северные ветра. Ухал филин, и волки выли на бледную луну. Это была черная и морозная ночь – Хомбо Хаса, богиня-меведица, ударила могучей лапой и ослепила звезды. Их сверкающие глаза она унесла в берлогу, чтобы отогреть своих детей, – и не думала Хомбо Хаса ни о заплутавших лодках, ни о странниках, обреченных погибнуть во мраке. Мать заботили лишь ее медвежата.
В очаге урчало желтое пламя, и тени набегали на покатый потолок. Их темные языки обвивали смуглые пальцы Пхубу – женщина плела амулет. Тени скользили по лицу юноши, укрытого ворохом шкур, пробегали по связкам оберегов и сушеных трав. Не так давно Пхубу напоила больного целебным отваром и расчесала его волосы, длинные и жидкие, гребнем. У основания костяных зубцов петлял узор: сложенные вдоль позвоночника крылья, хвост с шипами и раскрытая пасть. Этот гребень ей подарила старая дочь шамана, когда Пхубу уходила из племени.
Над кроватью медленно покачивались обереги. Поленья трещали, и шелестели травы. Грудной голос Пхубу змеился вдоль деревянных стен, пролетал над плетеными настилами – привычные для айхов цвета, красный, желтый и синий. Песня текла, и с ней смешивались шепот ловцов для духов, стук бусин и шипение огня.
– Летит Тхигме над морем, и пена лижет его брюхо. – Юноша заворочался на постели. – Спит Тхигме под горой, и самоцветы греют его спину.
Пхубу протянула руку, и ее палец оставил на переносице больного густой смолистый след.
– Пусть чужак набирается сил. Пусть другие чужаки возьмут его на корабль, а потом исчезнут.
Зря она привела незнакомцев в Длинный дом. С господином Пхубу не боялась никаких людей, но теперь испугалась за него самого – женщина чувствовала: зло хлынуло через порог, затаилось в углах. Что Пхубу могла сделать, чтобы защитить мужчину, которого любила?
Желтолицый юноша был беззащитен и слаб, но Пхубу знала: она бы придушила его подушкой, если бы хоть немного верила, что иноземцы уплывут той же ночью и господин забудет о них, а жизнь потечет так же, как прежде. Но нет: об этом плакали ветра, и ухал филин, и выли волки. Сделанного не воротишь, Пхубу. С горы покатилась лавина – так беда стремится накрыть твой дом.
Старая дочь шамана всегда говорила, что чужаки приносят с собой зло. Жаль, что Пхубу вспомнила это слишком поздно. Кому ей молиться, кому предложить в дар свою жизнь – забирайте ее гибкие пальцы, и сильную спину, и черные волосы, которые господин целовал в их лучшие с Пхубу ночи. Женщина задумчиво касалась пучка на затылке – в нем терялись узкие тесьмы с ритуальными орнаментами. На ее коленях лежал недоплетенный амулет:
