– Закладывают они заряд, Антон из разведроты рассказал, подходит к ним мужик, говорит, даю сто тысяч – и вы взрываете что-нибудь другое, а «самовар» не трогаете. Наши говорят, ну в шутку, поторговаться – «мало». Он – «сколько?». Наши – «миллион». Он подумал и говорит: «нет, дорого». А что ему, ему проще в другом месте новый «самовар» поставить. Там же нефть – в метре под поверхностью земли. Яму выкопай – наутро в ней нефть скопится…
Они мне вчера принесли сувенир, – доктор бросил на стол красную «корочку», – удостоверение правительства Чеченской республики.
Я раскрыл удостоверение, прочитал: «Заместитель министра республики Чечня. Министерство здравоохранения».
– Главное – удостоверение настоящее, – доктор поднял вверх указательный палец, – но изъяли его у молодого парнишки, который на такую должность попасть никак не мог. Так при проверке и оказалось. Однако кто, как и когда выдал удостоверение молодому проходимцу, не выяснили. Да и не выяснят…
– О! А не желаете с рабами побеседовать? – вспоминает доктор. – Только что наши освободили, из-под Дуба-Юрта что ли доставили…
Дохлебав чай с пересушенным печеньем, мы вышли из медпункта.
– За один раз двенадцать человек освободили, – делился доктор по дороге. – Из небольшого, в общем-то, аула. Я бы вот этих правозащитников, которые за чеченов, сюда на экскурсию возил бы… Пусть бы посмотрели… Остальных уже отправили, а эти двое колонны или борта ожидают.
Они сидели на табуретках в «камбузе» и чистили картошку. Заросшие, прокалённые солнцем, с выпирающими скулами, в солдатских бушлатах и армейских же «берцах». Один постарше, лет пятидесяти, второй довольно молодой. Картофельная шелуха из-под их ножей медленным серпантином опускалась в один бак, а очищенная картофелина летела в другой – с прозрачной водой… «Рабы» – повторял я про себя, и так и эдак примеряя слово на этих небритых мужиков совершенно рязанского вида. Рабы… Слово легко вызывало ассоциацию с учебником по истории – за какой там класс? – с фильмом про Спартака, но никак не ложилось на этих доходяг…
Ива (Железнодорожная ветка близ Ханкалы)
Поезд давно никуда не двигался. Он годами стоял на ржавых рельсах, которые прямой линией пересекали Пластилиновую долину. Пластилиновой долину в районе Ханкалы называли за глинистую тяжелую почву, после каждого дождя превращавшуюся в вязкое липкое месиво. А когда стояла сухая жара, над долиной стояли клубы мелкой пыли. В плацкартных вагонах поезда устроили импровизированную гостиницу для журналистов. Утром по одному и группами они разъезжались по чеченским городкам и воинским частям, а к вечеру возвращались в свои вагоны на ночлег.
Едва солнце уходило за неровную цепь дальних холмов, по вагонам проходил комендант и проверял, плотно ли занавешены окна со стороны степи. Оттуда по ночам постреливали. В некоторых стеклах ветер насвистывал в аккуратные дырки пулевых отверстий и колыхал байковые одеяла, выполнявшие роль светомаскировки.
– За насыпь не ходите, – с неустанностью попугая то и дело повторял комендант, – там мины. Позавчера там коза подорвалась…
Каждый вечер в купе, где мы бытовали вдвоем с норвежским телевизионщиком Мортоном, приходила молоденькая чешская журналистка Ива и затевала разговор на «политические темы». А главной темой для нее была «Пражская весна».
– Русские – плёхо, – убеждала нас Ива. – Русским Европа никогда не простит подавления Праги, никогда! Русские и Чечню подавляют! Федералы – плёхо! Чечня борется за свободу, а русский солдат их погнетает!
– Угнетает, – флегматично поправлял ее Мортон.
Иногда к нам присоединялся пожилой полковник из военной многотиражки и военный обозреватель из еврейской иерусалимской газеты.
