Боевики улыбаются, шутят, похлопывают пленного по плечам. Разговаривают между собой, вроде как советуются:
– Может, отпустим парня, смотри какой молодой. Жена, наверное, молодая, ребёнок. Есть жена-ребёнок?
– Есть, – силится улыбнуться офицер, – он всё ещё надеется. Хотя нам, глядящим сейчас на экран ясно, что с ним играют, как кошка с мышкой.
И чуда не произошло, звучат выстрелы и человек падает. А оператор крупным планом показывает его паспорт…
– Я ведь тоже однажды чуть не погиб, – словно бы нехотя, под впечатлением увиденного, рассказал доктор. – Куда-то торопился и вдруг споткнулся буквально на ровном месте. Упал, и тут же сзади просвистело, и прямо передо мной пуля в землю! Если бы стоял, был бы убит…
По вечерам, выключив свет, мы с доктором слушали поселившегося за печкой сверчка. Гуденье огня, красные блики из приоткрытой дверцы, сверчок – просто мирная идиллия. Если бы не выстрелы за стеной и далекие взрывы.
Одним таким вечером доктор Самков сказал:
– Завтра пойдём в лазарет, познакомлю вас с боевиком…
Его звали Мовсар. Захватили раненым в боевой стычке. Одну пулю, попавшую в живот, доктор вытащил, а вторую еще предстояло удалить. Боевик лежал в лазарете комендатуры, он уже пришёл в себя, и мы пили с ним чай с карамельками и печеньем и тихо разговаривали.
– Ну, забрали-то меня насильно, дали пистолет Стечкина, и в первом же бою ранили.
– Все они так говорят, – проворчал контрактник, которого приставили стражем к раненому. – Мол, нигде не был, ни в чём не участвовал, не виноватая я… – Пока мы разговаривали, контрактник чистил автомат. Одна из деталей очищалась с трудом и, заметив это, Мовсар, мимоходом повернувшись к нему, мимоходом сказал:
– Это надо не тряпочкой чистить, а песочком.
Тут же в лазарете повисла тишина. Каждый подумал: откуда же человек, не державший в руках оружия, знает такие тонкости?
Мовсар и сам понял, что «прокололся».
Про войну говорить не хотелось, и разговор зашёл о горском гостеприимстве. Мовсар оживился.
– Теперь всё не так. Если ты в Чечню приезжаешь, даже если в гости, за тобой сразу начинают смотреть. Если у солидного, уважаемого человека гостишь, – тебе бояться нечего. Если у простого какого-нибудь – украдут. Могут потом продать или заставить работать, или будут выкуп требовать у родственников, а если что – так и убить могут.
– А мулла – уважаемый человек, слушаются его?
– Конечно, уважаемый, обязательно слушаются…
– Ну, а вот если мулла скажет боевикам: бросайте оружие, живите мирно…
– Его убьют сразу. Такое мулла не должен говорить. Уже были случаи – убивали…
– Мовсар, если бы тебя раненого не федералы захватили, а свои унесли, где бы ты сейчас был?
– Скорее всего, в Панкиси, в Грузии. Я там уже был однажды, раненых сопровождал.
– И как же вы туда добирались?
– Просто, по дороге. Пограничникам заплатили и проехали. Если большая машина или автобус – сто долларов с человека, если легковушка – двести за всю машину. Автоматы-пулеметы мы с собой не везли, а вот гранату, пистолет или кинжал можно было с собой брать, нас не обыскивали…
– А грузинским пограничникам платили?
– Зачем? Они нас боятся. Там чеченцев больше, чем грузин, мы там хозяева…
– Мовсар, неужели ты всерьез веришь, что вы победите российскую армию?
– Вашу армию ваши же политики победят… А вообще-то, надоело все это… Если из этой истории выпутаюсь, уеду…
– Куда?
– К дяде, в Воронеж уеду, у него там свое дело…
…Три дня я мотался по окрестностям Грозного, ночевал, где придётся, страшно устал и заработал бессонницу. Вернувшись под крыло Самкова, я не выдержал:
– Доктор, третью ночь заснуть не могу, выручайте…
Доктор оживился, поставил чайник, он явно рад тому, что я вновь развеял его одиночество. Под сип старого чайника он пошарил на полках и, найдя искомое, аккуратно ссыпает мне в ладонь пару таблеток из стеклянного пузырька, и всё время говорит.
– Наши в Мескер ездили «самовар» взорвали.
Мескер – это Мескер-Юрт, поселок на трассе Аргун – Шали, а «самовар» – подпольный минизавод по перегонке нефти в бензин. Этот паленый бензин продают на Кавказе по всем дорогам и рынкам с нагловато наивными надписями «бензин из Волгограда», или «ростовский». Покупатели понимают, что бензин местный, продавцы понимают, что покупатели понимают, но все делают вид, что никто ничего не понимает – и милиция, и власти. Одни боятся, другие просто «имеют».
