Святой день

– Но ведь она вот-вот закончится, как эта музыка.

– Да, – отвечала Маша, – это так. Поэтому давай слушать, жить и слушать.

Всё это, казалось, говорила музыка, говорили мы.

Никого в нашем «зале» не удивляло, что Вася постепенно становился жесток к своему инструменту. Одну за одной он порвал две нижние струны. Звуки стали совсем беспорядочные. Но так и должно было быть. Это было так и в нас. И когда Вася стал отчаянно елозить медиатором по открытым струнам, как по стиральной доске, – это тоже было так. И когда он порвал ремень и швырнул гитару на пол – это тоже было так.

Потом, под свист комбика, он медленно сел на пол, а потом и лёг, раскинув руки. С минуту было молчание, а потом толпа кинулась обнимать его. Звучало:

– Ты лучший. Ты красавчик. Ты гений. Ты новый Хендрикс.

Я перестал снимать.

Изнутри облепившего его муравейника Вася издал нечеловеческий звук.

– Ээээээа…

– Оставьте его, – Маша сказала испуганно.

Она как будто хотела сказать что-то ещё, но не сказала.

Толпу ветром сдуло. Опять в комнате осталось трое: мы с Машей в уголке дивана – и Вася на полу.

– Васенька, – сказала Маша. Мне очень понравилось это её слово. Я подумал: раз она не стесняется называть при мне кого-то так нежно, потому что уверена, что я знаю, что она любит только меня. – Васенька, – повторила она, и Вася пошевелился. – Тебе сейчас надо пойти в туалет и умыться холодной водой. Обязательно. Я прошу тебя, Васенька.

Вася с неожиданной послушностью стал выполнять Машину просьбу. Перевернулся на живот, встал на четвереньки, потом на ноги и, шатаясь, убрёл в туалет. Там Никита и обнаружил его через пятнадцать минут мёртвым.

Что было дальше, уже и не стоило вспоминать, но и это неизбежно всплыло – в виде одной, самой яркой, картинки.

Толпа рассосалась в минуту. Никита растерянно матерится в туалете. Я провожаю Машу. Маша уменьшилась, стала жалкой. Она хочет исчезнуть, убежать, как и все остальные убежали, но она стоит на пороге и с надеждой спрашивает меня:

– Наверное, лучше, чтобы я осталась?

И в глазах её я вижу смерть музыки.

Последнее чувство к ней, которое я способен искусственно в себе поддерживать, это уважение, желание не растоптать её достоинство.

– Нет, – говорю я и зачем-то целую её в губы. – Беги отсюда.

И она убежала, исчезла. У меня в ушах ещё долго звучал негромкий щелчок, с которым я закрыл за ней дверь.

Я повернулся к Никите. Оба мы запрятали на максимальную глубину всё человеческое, что в нас было, чтобы это человеческое не раздавило нас. Мы стали трезвыми, мы стали стальными машинами. Стали спокойно обсуждать, что делать, куда звонить, что говорить, как себя вести…

Всё. Дальше я не стал вспоминать, не буду и сейчас.

И вот, когда я вспомнил всё, я напялил наушники и уже без раздумий нажал на «просмотр»…

Наверное, у меня не хватит умения описать то, что я ощутил, просмотрев и прослушав эту запись. Сказать, что она не взорвала бы «Ютьюб», это ничего не сказать. Оказывается, это было по-настоящему жалкое зрелище. Вусмерть угашенный человек наугад долбит по струнам расстроенной гитары. Мерзко фонит комбик. Фонит само пространство – тесное и омерзительно реальное, наполненное шорохами, кашлями, дыханиями. Бессмысленные головы торчат в кадре. Десять минут бездарного бренчания, тошного хаоса, после которых сам музыкант в бешенстве отбрасывает свой инструмент, как какую-то змею.

Вот всё, что мог бы сказать сторонний человек, посмотрев это видео.

И это было музыкой, на языке которой все мы думали и говорили. Это было музыкой. Это – было музыкой.

Я тут же удалил видео. Я знал, что никогда об этом не пожалею. Потом несколько минут просидел неподвижно, чувствуя, как у меня внутри трутся друг о друга частицы темноты, что-то взращивая. Потом встал и, продолжая ощущать это броуновское движение, направился в комнату, где спали жена и сын. Меня повело туда.

Как только увидел их, спящих, у меня в голове тут же прозвучали слова из какой-то никем не написанной автобиографической исповеди: «И тогда, увидев их, я воскрес. Я понял не только умом, но и сердцем, что вся моя прежняя жизнь была ошибкой, и увидел перед собой ясный путь к жизни новой». Эти слова действительно прозвучали сами. И не просто прозвучали, а как будто даже поспешили прозвучать. Как будто идея капитального внутреннего преобразования живёт изначально в каждом человеке, и стоило в моей жизни произойти событию, после которого это преобразование, в принципе, могло свершиться, как моё сознание тут же выдало давно заготовленные фразы, это дело констатирующие. Это был самый настоящий рефлекс – ответ мозга на какой-то духовный сигнал. Но сигнал, как известно, бывает и ложным. Выделение желудочного сока ещё не означает,