– Так вы и не молчите, просто скажете не сегодня, а, например, завтра вечером, после финальной игры. Если это вообще будет на тот момент актуально. Да что там, вы же в случае чего можете сказать, что не нянька футболистам, чтобы следить за каждым их шагом, и газеты на английском не читаете, что вообще для вас это всё стало новостью.
– Нет уж, Николай Петрович, не так меня воспитывали, чтобы выставляться дурачком. Ладно, я смотрю, вы тут все заодно… Предположим, подождать до финальной игры, пожалуй, я ещё могу, но потом всё равно вынужден буду доложить кому следует. Единственным оправданием моему поступку может служить то, что я это делаю в интересах сборной и всего советского футбола.
«Какой такой поступок, – думал я, – от тебя, наоборот, просят ничего не предпринимать хотя бы один день, а ты выставляешь себя чуть ли не Иисусом Христом, страдающим за всё человечество».
– Спасибо, Николай Петрович, и вам, ребята, спасибо, что поддержали, – с чувством произнёс Воронин, когда Киселёв ушёл. – А я уж, честно говоря, распрощался с надеждой сыграть в финале.
– Мы же одна команда, Валер! – приобнимая коллегу, сказал Шестернёв.
– Конечно, мы тебя не бросили бы, – добавил Стрельцов.
– В другой раз, Валера, думай головой, – повторил Морозов уполовиненную фразу Яшина, после чего тяжко вздохнул и посмотрел на часы: – Ладно, ребятки, напоминаю: в пять вечера тренировка…
Ночь накануне финальной игры выдалась беспокойной. Не знаю уж, кто надоумил эту молодёжь, но где-то с полуночи к отелю стянулась целая толпа, принявшаяся скандировать, что сборная Англии самая сильная в мире и русские будут стёрты в порошок. Даже со стороны нашего с Яшиным номера, окна которого выходили в закрытый двор, доносились вопли явно подвыпивших молодчиков.
– Мэлтсэфф, завтра тебе переломают ноги! – донёсся до моих ушей чей-то отчаянный вопль.
Вот гады! Мне захотелось выйти и настучать им по шее, но я понимал, что эта затея обречена на провал. Во-первых, их намного больше, скорее, самому настучат по первое число, а во-вторых, это, как я подозревал, часть задуманной против нас провокации в надежде, что кто-то не выдержит и сорвётся. Только в пятом часу утра, судя по звукам, появились доблестные стражи порядка, рассеявшие толпу из-под окон отеля.
Ни свет ни заря Морозов с воспалёнными глазами обошёл все номера, объявив, что нашими представителями будет подан официальный протест, а нам разрешил проспать завтрак. Что мы с превеликим удовольствием и сделали, хотя после второго подъёма у некоторых побаливала голова. Но наш врач Олег Белаковский накачал страждущих ибупрофеном, так что к моменту отъезда на «Уэмбли» все чувствовали себя более-менее прилично.
Максимыч, как мы и договорились, ожидал нас у служебного входа на стадион. Морозов лично провёл старика в подтрибунное помещение, а затем передал на руки нашему администратору, который должен был позаботиться о месте на трибуне для бывшего военнопленного.
– Вы уж, сынки, не подкачайте, – напутствовал нас Максимыч, вручая напоследок огромную сумку, в которой что-то звякнуло. – Квасок свой принёс, жарко будет – попьёте. Только в какой-нибудь холодильничек поставьте, пусть остынет, а то нагрелся небось, пока вёз его сюда.
Мы поблагодарили сибиряка и пообещали, что не подкачаем. Я тайком посматривал в глаза ребятам и видел, что каждый из них полон решимости победить. И предматчевая накачка Гранаткина тут ни при чём, просто мы и сами прекрасно понимали, что стоит на кону.
В раздевалке больше молчали. А что говорить, все и так знали, кто чем занимается на поле. Разве что Морозов ещё раз напомнил:
– Стараемся с первых минут навязать сопернику агрессивный футбол. Не даём спокойно распоряжаться мячом, сразу идём в отбор, больше играйте на Мальцева, он будет разгонять наши атаки с линии последнего защитника. И про искусственный офсайд не забываем, удивим соперника.
Я осмотрел притихших игроков. Здесь были только те, кому через несколько минут предстояло выйти на поле, не заигранные заняли свои места на трибуне. По существу, тот же самый состав, что выходил на полуфинал против немцев. Хромых и сопливых вроде нет, поэтому врач команды дал добро на эту заявку, а Морозов передал её в оргкомитет чемпионата мира ещё вчера вечером.
Что же касается заявки англичан, то здесь тоже обошлось без неожиданностей. Бэнкс в воротах, полевые игроки Коэн, Джек и Бобби Чарльтоны (всего лишь однофамильцы), Мур, Уилсон, Стайлз, Болл, Питерс, Херст и Хант. Моих одноклубников по «Челси» в составе ожидаемо не оказалось.
Вспомнилось, как Джефф Херст отметился хет-триком в финальном матче с немцами. Надо бы намекнуть, чтобы приглядывали за этим парнем. Хотя, в принципе, Морозов дал установку накрывать всех, кто приближается к линии нашей штрафной площади, так что, возможно, и нет смысла в персональной опеке.
Присели, как говорится, на дорожку, хотя и так вроде сидели, разве что старший тренер туда-сюда ходил, а теперь решил опуститься на стул. Морозов то и дело нервно вытирал потеющие лоб и шею носовым платком, постоянно бросая взгляд на циферблат часов.
– Ну что, пора!
Мы поднялись и молча гуськом двинулись по коридору в сторону изумрудного с проплешинами поля. Здесь же, в тоннеле столкнулись с англичанами. С некоторыми я перекинулся парой слов, всё ж таки полтора сезона играл с ними в одном чемпионате. Тот же Бобби Чарльтон по-дружески хлопнул меня по плечу:
– Что, Мэлтсэфф, надеетесь сегодня одолеть нас?
– А вы что, надеетесь одолеть нас? – вопросом на вопрос ответил я, и мы оба рассмеялись.
