всячины — и легкой, и тяжелой, трудно транспортируемой. Помимо разнообразной мелочи, типа папок с личными делами сотрудников, нам приходилось выносить и укладывать в кузов грузовика вытяжные шкафы, массивные лабораторные столы, циклопические сейфы.
Во время перекуров я зависал над какой-нибудь архивной папкой и листал старые, покрытые пылью документы — приказы о назначениях, характеристики, табели производительности, отчеты, карточки со сведениями о работнике, и прочее, и прочее, и прочее. Особенно интересно мне было смотреть на приклеенные к документам потускневшие фотопортреты людей, давно ушедших на заслуженный отдых или на вечный покой. Вот слесарь какого-то там разряда, вот технолог, вот нарядчица, вот посудомойка, вот партийный секретарь. Ребят мое археологическое увлечение смешило, а иногда даже раздражало, так как чтение мной личных дел порой слишком затягивалось. Как-то раз в одной из расчищаемых лабораторий я обнаружил в куче пыльного хлама учебник для медицинских училищ «Наркология» под авторством Э. А. Бабаян, М. Г. Гонопольского, 1990 года издания. Цена 85 копеек. Принимая во внимание то, что я и мои друзья-студенты в те годы частенько устраивали масштабные по количеству напитков и продолжительности попойки, можно считать нахождение учебника Бабаян-Гонопольского неким «знаком свыше». Правда, я не обратил на этот знак внимания, увлекшись благодаря найденной книге чисто теоретической борьбой с пьянством. Учебник сей до сих пор стоит на полочке моего книжного стеллажа, и я его периодически почитываю.
Много, много интересного вынесли мы с завода и выкинули в реку забвения. Например, несколько упомянутых выше вытяжных шкафов. Они напоминали кухонные плиты, украденные у великанов. Эти неподъемные махины надо было спустить по лестнице с пятого, что ли, этажа (в двери грузового лифта они не влезали), затем доволочь до грузовика и закинуть в кузов. Учитывая, что в нашей бригаде грузчиков кто-нибудь всегда являлся на такелажные работы после бурной бессонной ночи, вынос и погрузка старых вытяжных шкафов превращались в дело тяжелое и опасное даже для жизни. Однажды мы не удержали вытяжной шкаф, он съехал по каменным ступенькам лестницы, погнув перила, и безнадежно застрял на межлестничной площадке. Как-то так получилось, что потолочная панель шкафа гладко зашла под висящую на стене батарею отопления, и объект намертво застрял на малюсеньком пятачке пространства. И все бы ничего, если бы между стеной и шкафом не оказался один из грузчиков — студент с философского факультета.
— Тебя что, зажало? — спросил беднягу взрослый матерый мужик, руководящий нашими действиями.
Философ лишь страдальчески исказил лицо.
— А почему же ты не кричишь тогда, чудак-человек?
— Неудобно, — простонал студент, — я стесняюсь кричать.
— Да… Ребятки, с вами не соскучишься, — резюмировал наш руководитель. — Ну-ка! Раз-два, взяли!
На предприятии, напоминающем попавшее в сети паука и постепенно высасываемое изнутри насекомое, находилось некоторое количество заводчан. Они передвигались по помещениям, словно тени. Иногда работяги просто сидели на ящиках и наблюдали за нами, покуривая. Мы с аборигенами не общались. Да и о чем с ними разговаривать? У нас свои дела, у них — свои. Вернее, не дела, а безделье. Трагическое, иссушающее, убийственное безделье, как я осознал позже. Повзрослев, я вообще многое понял и о тех рабочих, и о нас, грузчиках, и о новых хозяевах гибнущих предприятий. А тогда меня волновал вопрос, ответ на который нынче мне кажется очевидным: «Почему эти рабочие, здоровые мужичины, более крепкие и опытные во всех смыслах, чем мы, студентики-интеллигентики, сами не занимаются погрузкой-разгрузкой? Ведь они, стремительно нищающие в начале 90-х «гегемоны», могли сделать то же самое, что и мы за более скромную оплату».
Одну из заводских халтур я запомнил на всю жизнь. Наш бригадир, родственник нового хозяина завода, решил, чтобы получить в два раза больше, вдвое сократить бригаду. Арифметика простая. Таким образом, в тот злополучный день на работу вышло вместо четверых грузчиков двое — я и, собственно, бригадир. Нам предстояло поднять на какой-то там этаж пятьдесят или шестьдесят огромных оргалитовых листов. Не помню уже. А может, и сто. Этот материал предназначался уже для «новой жизни» здания. В грузовой лифт ноша не влезала. Да, собственно, лифт и не работал.
Изначально для этой работы предусматривалось четыре свежих сильных работника, а не два измотанных недавней пьянкой парня. Но мы погнались, как говорится, за «длинным рублем».
Во время переноски приблизительно двадцатого листа я понял, что скоро сдохну. То же самое чувствовал и мой напарник. Однако отступить или растянуть свои мучения мы уже не могли: нам велели «закинуть» все листы, указав конкретные временные ограничения. Так мы, два очкарика, стали главными действующими лицами увлекательного шоу, отвлекающего пожилого лифтера и двух усатых рабочих от их печальных дум. Мы карабкались со своим грузом на подкашивающихся от усталости ногах, а работники агонизирующего предприятия следили за нами остекленелыми глазами.
Кто-то наверняка скажет: «Вот и поделом им, совковым бездельникам. Привыкли, понимаешь, жить, не предпринимая никаких действий, выходящих за рамки раз и навсегда прописанных инструкций, привыкли всегда плыть по течению или валяться лежачим камнем, значит, так им и надо!»
Но я не стану поддерживать эту реплику. Думаю, рабочие просто не могли добить свой умирающий завод. Действительно, какой сын или какая дочь сможет отключить аппарат, искусственно поддерживающий жизнь своего родителя, находящегося в состоянии «овоща»? Но кто-то должен был нажать на последнюю кнопочку, закрыть тему. Вот ими и стали мы — энергичные, часто выпивающие, молодые, не склонные к рефлексии ребята. Возможно, когда- нибудь и в нашей жизни появятся такие же новые бодряки и ампутируют кусок нашего бытия или вообще поставят в хронике его истории жирную точку.
