благородно».
Ли Вэй изумленно смотрит на меня.
«Благородно? Да он же себя угробит!»
«Он заботится о других», – возражаю я.
«Заботится? – переспрашивает он все с тем же негодованием. – Мы гнем спины, рискуя жизнью и забывая о своих желаниях, чтобы кормить всех остальных. Все надежды и страхи поселка сосредоточены на нас. Если мы не будем работать, людям придется голодать. Это не забота. И тут точно нет ничего благородного. Это просто отсутствие выбора. Это просто капкан. Ты так давно с художниками, что успела забыть, каково всем остальным».
«Ты несправедлив! – говорю я, начиная злиться. – Ты знаешь, что наша работа необходима для существования поселка. И, конечно, я знаю, каково жить шахтерам! В этом весь смысл моей работы: наблюдать все».
«Наблюдать и испытывать – это разные вещи. – Ли Вэй гневно указывает на мой пенек. – Каждый день ты сидишь там и судишь всех с безопасного расстояния. Ты считаешь, что раз ты за нами следишь, то нас понимаешь. А ты не понимаешь. Если бы понимала, то никогда бы…»
Он не договаривает, и я делаю это за него:
«Не поднялась выше? Не согласилась получить место, благодаря которому мы с сестрой вышли из той лачуги и заняли положение, которое принесло нам почет и комфорт? Которое позволило мне применять на деле мои таланты? А что плохого в желании сделать свою жизнь лучше?»
Несколько секунд он не отвечает, а потом уточняет:
«А это так и есть, Фэй? Твоя жизнь стала лучше?»
Я вспоминаю вольготные летние дни, когда мы вместе с ним лежали в траве, сцепив пальцы, и говорили о будущем. В те дни я просто была у художников на посылках. Мой статус изменился тогда, когда меня сделали подмастерьем, и из шахтерской дочери я превратилась в наследницу Старейшины Чэня. Незадолго до этого умерли мои родители, мы с Чжан Цзин жили в крошечном ветхом домишке и получали скудные крохи еды. Старейшины так жаждали заполучить мой талант, что взяли и Чжан Цзин, хотя ее способности уступали моим. Этот шаг принес мне все, о чем я только могла мечтать, за одним исключением: художники вступают в брак только с художниками.
«Твоя жизнь стала лучше?» – снова спрашивает Ли Вэй.
«В основном – да, – говорю я наконец, ненавидя себя за боль, вспыхивающую в его взгляде. – Но что нам было делать? Ты прекрасно знаешь, что я должна была воспользоваться тем шансом. А он потребовал жертв. Такова жизнь, Ли Вэй. Так всегда было».
«Значит, пора что-то менять!» – бросает он мне.
Он отходит от меня как раз вовремя: из главного хода шахты на обед начинают выходить шахтеры. Я наблюдаю за ним, пока толпа не проглатывает его, и пытаюсь понять, что именно, по его мнению, следует изменить. Ту систему, которая не выпускает Бао и всех остальных из шахт? Или ту, которая разлучила нас с Ли Вэем? Немного подумав, я понимаю, что это одна и та же система.
Когда шахтеры рассаживаются группами и начинают есть и разговаривать, я сную вокруг них, держась как можно незаметнее, пытаясь следить за разговорами и собрать как можно больше информации… и стараясь не думать о том, что сказал Ли Вэй. В такие оживленные моменты наше наблюдение- без-вмешательства становится наиболее важным.
Вернувшись к своему пеньку, я изумленно застываю на месте, обнаружив, что кто-то поработал над ним ножом. То, что недавно было плоской выгоревшей на солнце поверхностью, теперь украшено узором из хризантем… по-настоящему поразительным. В нашей школе резьбе почти не уделяют внимания, но мой взгляд художника невольно отмечает то умение и точность, с которыми передан каждый лепесток этого королевского цветка – цветка, который я видела только в книгах. Эти хризантемы прекрасны, а то, что их создали в столь короткий промежуток времени, делает их еще более удивительными.
Я вздыхаю, догадываясь, откуда они появились. Пока мы с Ли Вэем росли рядом, мы просили друг у друга прощения, обмениваясь подарками. Мои имели форму рисунков, грубо исполненных с помощью тех природных ресурсов, которые мне удавалось разыскать. А его неизменно были резьбой по дереву. Был только один раз, когда такой обмен не состоялся: в тот день я сказала ему, что становлюсь подмастерьем и никогда не смогу выйти за него замуж. В тот день мы поругались, а позже я нарисовала на наружной стороне его двери хризантему, как приглашение помириться. В ответ я так ничего и не получила.
Теперь я прикасаюсь к этим резным хризантемам, изумляясь тому, насколько развились его способности за эти два года. Горьковато-сладкие воспоминания какое-то время не отпускают меня, но потом я неохотно их прогоняю и продолжаю мои наблюдения.
Глава 3
Вечером, когда мы с Чжан Цзин возвращаемся в школу, я не перестаю думать о Ли Вэе и его отце. При виде нее я тут же вспоминаю Бао: ведь они оба отчаянно пытаются скрыть свою слепоту от всего поселка. Сколько здесь еще таких, как они? Сколько других людей медленно погружается в темноту?
Когда мы начинаем вечернюю работу над отчетом о событиях этого дня, мне трудно сохранять концентрацию. Мысли разбегаются, мешая изображать нужные эпизоды. Проходящий по классу Наставник Чэнь это замечает.