– Да пока и не знаю, отрубился, когда к своим вышел, очнулся только сейчас. Я вообще давно тут?
– Так сутки почти, вчера тебя, с утра закинули, – сиделец подсел ко мне на нары и протянул руку: – Я со Сталинграда, бывал у нас?
– Ой, спросил, тоже мне, – усмехнулся я, – да у меня почти весь взвод там прописку успел получить, пока в обороне сидели.
– Так ты в городе воевал? – вскинулся зек.
– Было дело, пока не уработали меня, с госпиталя только в конце января вернулся, почти сразу капитуляция, но бои еще застал немного.
– Сколько в городе пробыл? Как там вообще?
– Да уж побыл, с сентября по ноябрь, дальше ранение. Что тебя именно интересует в городе?
– Да слыхал, разрушили сильно?
– Да нет больше Сталинграда, руины одни, – бросил я и покрутил головой, в надежде найти емкость с водой. – Есть чего испить?
– Вода есть, дают, не зажимают. Как же так с городом-то вышло? – охренел мужик от услышанного.
– Если в нем война шла не один месяц, то чего ожидать-то? Немец долбил так, что дома целиком в кучу кирпича превращались.
– А новые высотки на набережной? На Пензенской?
– Да говорю же, почти ничего не осталось. Тебя какой-то конкретный дом интересует, что ли?
– Ага, я по соседству с железнодорожниками жил, слышал? Большой такой дом у них, рядом еще дома красноперых?
– Не знаю, про какой дом именно ты говоришь, но дом железнодорожников полностью разрушен. Он столько раз из рук в руки переходил, что еще удивительно, как столько простоял.
– Да, видать, серьезно вы там поработали, – задумчиво подытожил сиделец Никола.
– А сам-то чего не на фронте?
– Так я ж уголовный, – Никола протянул мне свою кисть, демонстрируя партаки.
– Мне твои заслуги ни о чем не говорят, здесь-то как очутился? Я хоть и сам не знаю, где я, но ведь это явно не тюрьма, особый отдел?
– Ага. Я с зоны дернул, в Сибири чалился, лес валил, захотел жену с дочуркой найти, когда услышал, что немец к Волге вышел. Сдернул, да вот поймали.
– Ну, это ты как-то странно к Сталинграду топал?
– Так кто же напрямки-то бегает, четыре месяца пробирался, а тут попался. Сейчас разберутся, откуда я, добавят за побег и назад.
– А к стенке не прислонят? – осторожно спросил я.
– Могут, – нехотя ответил Никола и замкнулся.
Разговор завершился. Второй мужик, что сидел возле окна, так и не произнес ни слова, пока мы с Гармонистом общались, ну и я не обращал на него внимания.
Около часа, наверное, длилось мое томление в неволе и копание в мыслях. Внезапно в отворившуюся со скрипом дверь вошел молоденький паренек, худой как жердь и в очках с приличной толщиной линз.
– Сержант Иванов кто будет? – проговорил тот довольно гнусавым, противным голосом.
– Я буду, – ответил я, вставая с нар. Кстати, опущены были, никто не заставлял поднимать.
– На выход, – встрепенулся конвоир.
– С вещами, или как?
– Пошли давай, без разговоров! – жестким, но от этого не менее противным голосом отрезал солдат.
– Пошли, – кивнул я, скорее сам себе, какие вещи, чего я спросил? Я ж пустой как барабан.
За дверью ждал еще один, почти такой же «сухарь», как и тот, что вызвал. Вели недолго, поднялись на второй этаж здания, кстати, каменного, наверное, еще дореволюционной постройки. Возле одной из дверей приказали встать лицом к стене. Меня это зацепило.
– Бойцы, я что, арестант, что ли, чего вы со мной так?
– Молчать, разговоры с задержанными запрещены. – Вот тебе и весь сказ. Задержанный, значит.
В кабинете меня ждал человек в форме работника НКВД с капитанскими звездами на погонах. Ишь ты, уже форму поменял, вроде на нашем участке фронта это было редкостью.
– Садитесь, – коротко приказал капитан вполне себе спокойно.
Пройдя к столу, сел на стоящий табурет. Капитан отошел от окна и уселся на свой стул по другую сторону большого стола.
– Гражданин Иванов, Александр Сергеевич? Сорок второй гвардейский полк?
– Да, – просто ответил я, не помню, можно ли уже по-другому отвечать.
– Вы разыскивались в связи с обвинением в неподчинении старшему командиру, попытке убийства того же командира, невыполнении приказа начальника особого отдела дивизии и побеге.
– Вы заявляете или спрашиваете? – не понял я.
