– Констатирую факты, так вот, дело вообще-то закрыто уже, передано в трибунал. Рассмотрение будет назначено сегодня. Я лишь должен взять с вас показания, о том, где вы находились с момента побега из расположения и как примкнули к предателям.
– Извините, гражданин капитан, а что, в деле нет показаний моих боевых товарищей о том, что меня увели сотрудники особого отдела?
– Вы сбежали из-под стражи, у меня есть показания конвоиров, которых вы избили, перед тем как сбежать, – капитан говорил все это, не отрывая глаз от стопки листов, наверное, моего дела.
– Тогда уж не избил, а убил, так вернее будет.
– Не понял? – капитан впервые поднял глаза.
– Ну, убил я их, а также еще двоих, что им помогали, а затем уничтожил всю их банду, остатки, точнее командира и его помощника, я с собой и привез. Только вот как у вас показания появились от покойничков-то? – я говорил спокойно, без вызова, стараясь не выделываться, просто удивлялся. Хотя чуял, что получается плохо.
– Что-то я не совсем понимаю, о чем вы говорите…
– Можно я с самого начала начну, про невыполнение приказа не буду, я представляю, что там этот предатель написал. – У капитана глаза расширились. – Разрешите начать с того момента, как меня вывели из землянки конвоиры?
– Я не понял, ты сейчас представителя особого отдела как назвал? – капитан рассердился, чего я совершенно не хотел, даже тыкать начал.
– Извините, гражданин капитан, но все-таки разрешите рассказать. Ведь не зря же генерал Иволгин не дал Мосийчуку меня арестовать, или у вас и этого в деле нет? – Капитан смутился, а я понял, что он об этом эпизоде что-то знает.
– Вам было приказано явиться на допрос к девяти утра, именно начальником особого отдела тринадцатой гвардейской дивизии.
– Вот, а выкрали меня, да-да, именно выкрали, рано утром, еще темно было. Это было сделано специально, зачем, вам объяснят лучше те, кого я вам привез из немецкого тыла.
– Два полицая? Так их, наверное, уже расстреляли, вы же вместе и были…
– Товарищ капитан, немедленно прикажите доставить их к вам, это не полицаи, ОУН!
– Ты как разговариваешь? – Блин, переборщил на эмоциях.
– Извините, гражданин капитан, но все, что я знаю, лучше меня знают только эти двое. Я взял их в плен, когда меня везли к немцам. Эх, да что я вам рассказываю, если их уже приговорили, то никто не поверит, а я их для этого и приволок сюда. Как вы говорите, я был вместе с ними? А ничего, что они были связаны по рукам и ногам, а я их просто вез на телеге?
– Конвой! – крикнул капитан, а я приготовился ловить «звездюли».
Два прежних худых бойца вбежали мигом и бросились ко мне.
– Спокойно, отведите задержанного в камеру. Позже, когда вернусь, продолжим. – Особист поглядел в мою сторону, а я кивнул.
Ждать пришлось в этот раз довольно долго. Хорошо хоть покормили, так себе, конечно, но хоть что-то. Кстати, рука болела здорово, а ведь мне ее даже не осматривали, я проверял, повязка та же. Странно, когда шмонали, должны же были заглянуть, я слыхал, даже арестованным оказывают первую помощь, ведь видно же, что не симуляция? Да и ребра болят. Я же просто стараюсь держаться, не показывать слабость, хотя и делаю это уже с трудом. Гармонист больше не заводил разговоров, я был только рад. Хотелось помолчать и подумать, мне в этом никто не мешал.
Ночь прошла тяжко, у меня жар начался. Что-то мне как-то боязно стало, нет, не сдохнуть боюсь, мне гораздо тяжелее будет, если руку потеряю. Всю ночь, она, казалось, была бесконечной, я метался на нарах, как раненый зверь, буквально не мог найти положение, в котором было бы легче. С утра на мои метания обратил внимание тот второй сиделец, что вчера не разговаривал и не знакомился.
– Эй, ты чего такой суетливый-то? Всю ночь спать не давал! – подошел ко мне мужичок, лет, да хрен его знает, сколько ему. У него борода с усами, вылитый Ленин, только не лысый и без кепки.
– Чего-то хреново мне, мужики, – я держался за раненую руку.
– Ты ранен, что ли? – удивился «Ленин».
– Да есть немного, – скромно ответил я.
– Ну-ка, показывай! – в приказном порядке произнес мужик.
Нехотя, но это скорее от сильной боли, я стащил одежку. Увидев мой псевдокорсет и повязку на руке, «Ленин» принялся за грудь.
– Там ничего страшного, рука болит сильно, на груди так, царапина, ребро может сломано, больше ничего, а вот с рукой беда, – я указал на левую руку, и мужик принялся за нее. Когда, размотав бинт и оторвав подушку, что я накладывал поверх раны, «Ленин» начал осматривать дырку в руке, я чуть сознание не потерял.
– Эй, ты врач, что ли?
– Ну да, – как-то рассеянно ответил мужик.
– Чего там? – с надеждой на лучшее спросил я.
– Хорошего? Ничего! Если протянем еще пару дней, руку потеряешь, – безапелляционно заявил «врач-Ленин».
