– Я – шестнадцать, привод вижу, меняю курс.
– Я – семнадцать, на курсе. Метку вижу.
– Увести!
И борова с радистом, и Кристину вывели из помещения. На меня попытался накинуться Панфилов, но я остановил его:
– Не сейчас! Чуть позже!
– Я – шестнадцать, сброс. Цель вижу!
– Я – семнадцать, цель поражена, сброс!
– Отличная работа! Домой!
– Цель поражена! Понял, домой!
– Я – второй! Обнаружил две батареи «ахт-ахтов», иду домой. Дом-два, обеспечьте прикрытие. – «Дом-два» – это Гродно. На большее у них бензина нет.
– Вот теперь слушаю вас, товарищ генерал, – обратился я к Панфилову.
– На хрена требовалась эта картинка? Ты же завалил всю операцию!
– Я арестовал троих, и их в одной камере не содержат. Схожу, извинюсь и поблагодарю Кристи, остальное в ваших руках, товарищ генерал. Мне предатель в операции не нужен. От слова «совсем».
Генерала и остальных уже поместили на гарнизонной гауптвахте. Сначала я и Панфилов допросили радиста, после этого пришлось еще посылать людей и арестовывать еще нескольких радистов польской миссии, которые работали с Лондоном и с отрядом Волка, изымать бланки радиограмм и коды. Требовались доказательства предательства. Работают чистенько, никаких следов не оставляют. Все радиограммы уничтожены, кроме копий, которые переданы нам. Исходящих радиограмм просто нет. Шифровальные блокноты изъяты. Особый отдел дивизии приступил к работе по полной, подключилась Москва, служба перехвата армии и фронта. И я, и Панфилов пока запретили допрашивать Кристину. Требовалось раскрыть степень ее участия в операции. Один из радистов пошел на сотрудничество и сдал место хранения шифровальных книг. Дело сдвинулось с мертвой точки.
Ни в Лондон, ни под Варшаву Борута координаты «привода» не передавал. Вообще. Зато сданы стоянки наших тяжелых самолетов и схема расположения зенитных батарей. Хорошо, что не немцам, а англичанам, но факт работы на иностранную разведку и передачи данных военного и секретного характера зафиксирован.
Лишь после этого принято решение о работе с Кристиной, так как ее роль в этом спектакле осталась за кадром. Никто из допрашиваемых ни положительно, ни отрицательно ее не охарактеризовал. Максимум любовница генерала, редкая сволочь, очень заносчивая аристократка. С членами польской миссии она отношений не поддерживала. Ни с теми, кто точно враг, ни с теми, кто сотрудничал с нами. Панфилов почесал репку и сказал, что она – профессионал и не раскрывалась ни перед кем из миссии. Судя по ее поведению, и не собирается этого делать. По моему приказу ее кормили из летной столовой, выводили на прогулку, в отличие от остальных, принесли в камеру личные вещи, естественно, после тщательного досмотра. Панфилов принял решение, что первым с ней должен поговорить я, и это не должен быть допрос. Ее камера находилась в другом крыле здания гауптвахты. Предварительно позвонили начальнику караула и коменданту, чтобы шум не поднимали при встрече. Было довольно поздно, но еще не ночь, а вечер, перед ужином.
– Алексей Павлович, если мы хотим привлечь ее на нашу сторону, то встречаться с ней нужно не в тюрьме. Это психологически давит. Лучше в ресторане или в домашней обстановке.
– Ну, с ресторанами напружно, да и летчики не упускают возможность там бывать. Засветимся. Есть одна квартира, сейчас распоряжусь.
Он кому-то позвонил. Затем мы с ним поехали в город. Это недалеко, за железной дорогой, которая находится за небольшой речушкой, которая служила как бы границей между нами, военными, и городом. Так повелось здесь с тридцать девятого года, когда Красная Армия вошла в эти места. Штаб дивизии располагался в самом большом местном здании, которое называлось дворцом Дурбе. На запад от него шли склады боеприпасов, обмундирования и ПАРМ. Небольшая роща отделяла военный городок от штаба, сразу за штабом жили технари и железнодорожники. А местные жители в эту часть практически не ходили. Также и наши старались не появляться в городе. Вначале это было условие расквартирования наших частей в республике: мы не должны были вмешиваться в местную жизнь, – затем это стало привычкой. В общем, за «железкой» я ни разу еще не был. Мы остановились на Рижской улице, шедшей параллельно железной дороге, возле небольшого полутораэтажного дома, дверь которого располагалась низко, а окна выходили на улицу выше двери. Такое редко встречается в наших городах. Алексей Павлович постучал, дверь открыла пожилая женщина, которая проводила меня в правую комнату. Она что-то сказала на непонятном языке, Панфилов перевел, что ужин приготовлен, на кухне, посуда там же, вот ключи от двери.
– Посмотри, что и как, Стелла по-русски понимает, но не говорит. Она все покажет, я поехал за Зайцеховской.
Из-за странного архитектурного решения две комнаты в доме сообщались через небольшой коридор, оттуда одна лестница вела на кухню и в подвальчики, вторая на выход из дома. Заплутать можно. Женщина что-то говорила недовольным голосом, затем принялась накрывать и сервировать стол, видя, что я активных действий в этом направлении не предпринимаю. Подвела меня к буфету и ткнула пальцем в многочисленные бутылки. Из знакомых была «Зубровка», «зеленый змей» (водка с зеленой этикеткой) и крымский кагор. Остальные я никогда не видел и не пробовал. На большинстве бутылок были готические буквы. Присмотревшись, обнаружил армянский коньяк. Выбрал его, крымское вино и «Зубровку» – все ж таки считается польским напитком.
