4. Недобиток
– Что он ему сказал? Что?..
Недомерок делился своими размышлениями с Григорием. Только что Ольга Парамоновна отхлестала его несправедливыми упреками и даже ни на миг не задержалась, не стала приветливей, не улыбнулась, отвернулась и пошла прочь. А капитану, как вдруг оказалось, и идти было некуда – вот он и пришел к Григорию. Капитану очень часто нужен был внимательный слушатель, которому можно было бы пожаловаться на несправедливости жизни и начальства и при котором ему попросту лучше думалось. В самом начале своей физкультурной службы в этом интернате капитан выбрал в такие напарники директора Федора Андреевича, но с ним не заладилось. Григорий подходил на эту роль куда лучше. Он не спорил, не возражал, а если даже и не во всем был согласен, то, как правило, не соглашался молчком, не мешая капитану и дальше рассуждать и планировать свои оперативные изыскания.
Григорий и вправду редко кому возражал и вообще редко поддерживал беседу иначе, чем молчком. Это было удобно для его собеседников, но отмалчивался Григорий не потому, что ему нечего было возразить или просто сказать в ответ, – он знал, что глаза присутствующих, даже и помимо их желания, всегда фокусируются на говорящем, и знал, что смотреть на него – не дай бог…
Он и сам на себя никогда не смотрел. У него в хозяйстве и зеркала-то не было. Нынче, случайно увидав свой промельк в забытом Ириной Александровной зеркальце, взял его и долго рассматривал частями свое отражение, а потом плюнул прямо в своего двойника, подумав: «Когда ты уже сдохнешь?..»
Одним словом, Григорий почти всегда молчал… Отмалчивался…
– Он к тебе сюда часто бегает, Угуч этот, – взялся распутывать нужное ему Недомерок. – Поспрашай его, чего это наш рыжий ему нашептывал? Расспроси… Допроси даже…
«Совсем ослаб на голову Недомерок – немого и допроси… Это уж вы сами, гражданин чекист. Может, в ваших подвалах и немые начинают говорить, а у нас как-то по старинке – молчат себе, угукают иногда, но не больше…»
– Знаешь, что меня всего сильнее возмущает в этом нашем антисоветчике? – Недомерок, восприняв молчание Григория как согласие допросить Угуча, пустился в абстрактные рассуждения. – Его гнусные побуждения. Он же для чего чернит Родину? Для чего ее оскверняет? Чтобы выделиться. Именно для этого и выделывается. Дешевую популярность зарабатывает. Для этого он и дурит головы…
«Это кадило теперь надолго, – думал Григорий, продолжая копаться в старых ходиках. – Может, Йеф и хочет популярности – чего уж такого плохого? Он же для этого над людями не зверствует. Пару тысчонок лет назад один чудик тоже добивался популярности… и головы дурил, проповедуя свои истины. Но гвозди ему приготовили самые настоящие… Так, наверное, и эти, которые у нас рыжие – они, может, и глупости несут и хотят своими выдумками славу дешевую заработать, но решетки им уготованы самые что ни на есть…»
– Ты не подумай, что я не вижу, так сказать, некоторых недостатков. Да сейчас и вся партия их видит. И генсек наш про них говорит. Да я и сам уважаю тех, кто прямо, не боясь – про недостатки. Но не надо очернять. Если ты колотишься о пользе Родины, то мы поможем. Мы таких всеми силами поддерживаем. Иди, говорим, учись – в науку там, или в культуру, или даже в партию. Что греха таить – наши вожди несколько постарели: и говорят по старинке, и думают. Вот и надо им помогать осваивать современные понятия, надо им подсказывать, где нам еще недостает демократии, надо – я страшную вещь скажу – надо подталкивать их… А мы будем помогать…
«Вот так вы и двигаете своих навербованных сук… Ишь как закрутил, падленыш! “Подскажут, где нам еще недостает демократии”! Вот гнида гебешная! Хоть где-то она у нас есть?..»
– …нет, если ты достиг известности, государственного признания, высокого положения и у тебя есть критические мысли кое о чем, то ты имеешь полное право их высказывать. Но не кричи об этом, а выскажи свои соображения нужному ответработнику, напиши докладную, напиши письмо в ЦК в конце концов. Таких людей я безмерно уважаю. Я даже считаю, что с академиком Сахаровым поступили слишком расточительно. Он был готов дискутировать с партийными руководителями… В общем, если ты заслужил право высказывать свои несогласия, – высказывай, но не зарывайся при этом. А эти все желторотые? – кому интересно мнение этих неучей?
«Значит, если у тебя до полста годов не хватало ума, или совести, или смелости увидать, что творит эта людоедская власть, то твои прозрения очень ценные и всякая тебе помощь, а если ты уже в двадцать все просек, то ты неуч и ждет тебя лишь пагуба…»
– Что думаешь? – захотел получить Недомерок поддержку своим сокровенным и даже крамольным мыслям.
– Я не смею даже подумать о том, что я по этому поводу думаю, – не слишком понятно для себя самого закрутил Григорий.
Недомерок затих, размышляя, можно ли считать эту невнятную реплику поддержкой, но доразмышлять не успел…
– Здоровья вам в хату, – приветствовал их Степаныч. – Усе сидите без дела, а я вот с утра пораньше… – Тут он вспомнил, что с утра пораньше опростоволосился с поручением Недомерка и несколько сбился. – …с утра пораньше хотел нашему Леониду Валентиновичу дапамочь, так не вышло. А потом я суседу дапамог, и хорошо вышло. Я ему каменьев на гнедке привез и всяку непатребну з
– С такой рани? – дождался Недомерок излить утреннюю еще злобу на Степаныча. – Ты соображаешь?
– Редко… Да и как сообразишь: на троих – мало, на двоих – много, одному – совсем залейся. – Степаныч скалил молодые зубы с потрепанного жизнью
