– Я прибыл сюда, чтобы найти воровку.
Мой взгляд вернулся к нему откуда-то из другого места. Он был миром, вселенной, настолько сильно захватившим мое внимание, что на мгновение мне подумалось – а не являлся ли он неким осколком моего воображения, голосом, который я сама для себя выдумала. Но глаза его смотрели куда-то вдаль, а слова доносились из какого-то уголка его души, говорившего ради него самого, а не ради меня.
– Мое начальство считает, что она утонула. Она украла ценности из музея. Лет сорок назад китайское правительство продало бы их для получения средств на закупку тракторов и экскаваторов, но теперешний Китай заново обретает вкус к своей славной и богатой истории. Вот это и придает им истинную цену, куда большую, нежели их химический состав.
Изумруд: соединение солей циклополикремниевой кислоты бериллия и алюминия с небольшими вкраплениями хрома, который придает ему зеленую окраску.
– Думаю, она приехала в Гонконг, чтобы все это сбыть. Есть такой субъект по имени Богьеке Деннис. Начинал он контрабандистом в Камбодже, а теперь убивает своих врагов змеиным ядом. Он контролирует проституцию и нелегальный вывоз мигрантов по всему Восточно-Китайскому морю. Она бы никогда… но ее, вероятно, одолела жадность, самонадеянность или просто… глупость или тупость.
Тупой: глупый, тугодум. Нерасторопный.
Тупость, свойство…
…Непроходимых глупцов.
Просто тупость.
– Вам… грустно, потому что она мертва?
– Если все-таки мертва.
– Но вам грустно.
Он пожал плечами:
– Мне всегда грустно, когда гибнут люди.
– Даже воровка?
– Она же все-таки человек.
– И это все?
Он впился в меня взглядом, быстро, резко, и лицо его сразу изменилось.
– В каком смысле?
– Вы так говорите, как будто довольно долго ее разыскивали.
– Многие годы. Я знаю каждую деталь каждого совершенного ею преступления. Мне известно, как она любит одеваться, как зачесывает волосы, на каких машинах любит ездить, что любит есть. В Мюнхене она увела семьдесят пять тысяч евро у адвоката, специализировавшегося на том, что он отмазывал торговцев наркотиками, обвиняя полицию в коррупции, и мне… было даже немного приятно, прости Господи, но казалось, это дело она провернула с юмором. Она обчистила его, пока он в опере встречался со сборщиком денег, просканировала его кредитные карточки, клонировала информацию с его телефона, а после этого два с четвертью часа слушала Верди. Я видел ее на камерах видеонаблюдения и еще сфотографированную одним журналистом, охотившимся за сборщиком денег, и она выглядела… Знаете, сейчас мне трудно описать ее лицо, детали… Я знаю о ней все, но ее так трудно найти… Она выглядела пораженной. Захваченной музыкой. Я не могу… Я помню, как думал, что она казалась именно такой. Помню, как мысленно произнес именно эти слова. Теперь она, вероятно, умерла, так что все это зря.
Молчание.
Затем
извините, сказал он.
Простите.
Не хотел говорить о…
извините.
Молчание.
Я протянула руку через стол и положила свою ладонь на его. Он руку не отдернул.
Я чувствовала, как по венам его ладони бежит кровь.
Ощущала сухожилия у него под кожей.
Был ли пульс на кончиках моих пальцев моим или его?
Он уставился в стол, словно чего-то устыдившись, и не отдернул руку.
– Иногда меня охватывает ужас, – произнес он наконец. – Я… боюсь.
Я ждала. Нужно было просто молчать.
