Спасло их то, что кончились сигареты. Первые часы они, заглушив двигатель (к несчастью, пост возник на их пути раньше, чем заправка, где принимали талоны), покорно сидели в машине и грели руки над еле теплящимся огоньком примуса. Время от времени выходили на улицу поразмяться или ещё раз сходить на переговоры к гаишнику. Они выворачивали карманы, предлагали обыскать кабину, рассказывали о переплёте, в который попали из-за бестолковых работодателей, взывали к чувству землячества, к жалости, к совести, предлагали отдать масла не на пятьдесят долларов, а на целых сто, но всё было бесполезно. Прищурившись, гаишник презрительно цедил сквозь зубы:
— Мне пох вообще, понял? Тут до х…я таких сказочников ездит. Я чё, лох тебе, что ли, даром тут на трассе жизнью ради тебя, барыги конченого, рисковать? Гони бабки и проезжай. Глупый, жадный, не хочешь бабки давать — сиди, мёрзни, думай дальше.
Гаишник сразу оценил выгодную для себя диспозицию и разговаривал с ними через приоткрытую дверь, ни разу не пустив внутрь поста, где заманчиво пламенели раскалённые спирали обогревателя. Вскоре они устали выходить из кабины и начали дремать, каждые двадцать минут просыпаясь по будильнику, чтобы растереть лицо, руки, ноги и покурить. После очередной побудки дальнобойщик не нашёл в пачке сигарет и озверел:
— Да кто он вообще такой, бл… дь! Пошёл он на х…й, мудила! Сука, живых людей на морозе третий час держит, фашист, бл… дь! Я эту тварь сейчас своими руками удавлю и в лесочек завезу куда подальше, так, что до весны не найдут падлу!
Максим подышал на утратившие чувствительность пальцы и поразился, поймав себя на том, что совершенно серьёзно прикидывает: согреются ли руки, когда по ним потечёт кровь из выдавленных глаз или разорванного рта гадёныша? Глаза сузились, лицо закаменело, и он глухо сказал:
— Я с тобой.
Водитель тем временем включил двигатель и плавно тронулся, не отводя взгляда от зеркала заднего вида.
— Стрелять вряд ли будет, ему за стрельбу потом не отмазаться, мы ж не бандиты вооружённые. А попробует на своей шестёрке догнать — в кювете ночевать будет, мразо?та. До городов тут далеко, подмогу быстро не вызвать… Короче, ты мне объясни, на хера мы здесь столько мёрзли? — спросил дальнобойщик, разгоняя грузовик до крейсерской скорости. А Макс, которого резко отпустило, хохотал, наблюдая в зеркалах суетливую пантомиму в исполнении постового. Тот неловко бежал за ними, одновременно пытаясь махнуть жезлом, вставить в рот свисток и вытащить из кобуры пистолет.
На консервном заводе дальнобойщик снова удивил Макса смекалкой. Чтобы определить вес масла, кладовщик взвешивал машину дважды: сначала вместе с товаром, потом порожнюю. Разница указывалась в документах как вес масла нетто. После того, как груз слили, водитель вдруг резко засобирался на заправку:
— Слышь, друг, мы сейчас быстро на заправку метнёмся туда-сюда, пока нас там ждут. А то не дай бог закроются они, так мы тогда до завтра отсюда не отчалим.
Кладовщик обрадовался таким тупым клиентам и с радостью согласился взвесить порожнюю машину после заправки, а вот Макс замысла водителя не понял. Ведь в таком случае разница между весом гружёной и пустой машины уменьшалась, а, значит, по документам уменьшался и вес сданного масла. Он уже хотел напрямую спросить об этом водителя, но тот начал по-заговорщицки вращать глазами, и Макс промолчал.
Вместо заправки они приехали на какой-то глухой пустырь, где водитель выдал Максу ломик, лопату и небольшую кувалду, после чего объяснил план действий:
— Мы с юга выезжали, на дороге была каша. Здесь — мороз. Так что сейчас у нас на раме и на крыльях минимум полтонны прессованного снега висит. Ну, а как эти дятлы на приёмке весы настраивают, и сколько в свою пользу сливают, я тебе потом расскажу.
Снега к машине прилипло и впрямь немало, а заправились они уже после повторного взвешивания. По накладным Макс сдал на розлив даже чуть больше полученных на юге 12-ти тонн, хотя Белкин перед поездкой заложил на усушку с утруской минимум 300 килограммов. Максим терялся в догадках, как лучше отблагодарить водителя, однако тот разрешил затруднение, озвучив прейскурант на все совершённые в дороге подвиги. Во-первых, он потребовал признать его собственность на те полтора центнера, которые, как выяснилось, остались в цистерне благодаря хитрому расположению крана для слива масла. Во-вторых — выдать ему на руки ту же сумму, которую Белкин заплатил за перевозку в кассу автоколонны. Макса несколько покоробили грубость и агрессия, с которой были заявлены требования, но их содержание он счёл справедливым: «Человек ведь сначала работал, причём, очень хорошо работал, и только потом счёт предъявил. А вот наоборот, как сейчас почти все делают, было бы некрасиво».
— Конечно, масло забирай, какой разговор. А деньги я из своих обязательно выбью, завтра-послезавтра привезу, — легко согласился Макс и решился сказать то, о чём думал всю обратную дорогу: — Кстати, спасибо тебе, Анатолий за всё. Я таких крутых водил никогда не видел.
— Ладно, не трынди, — дальнобойщик стиснул протянутую ему руку. — До пятницы жду деньги на базе, а не появишься — сам к тебе с ребятами приеду.
Дома Макс первым делом бросился к телефону и набрал Танин номер. Был поздний вечер (то есть Максим звонил в «родительское» время), но теперь, когда группа «Колибри» рассказала ему о чувствах Тани, эти подростковые ограничения казались смешными. Стоит Тане узнать, насколько хорошо он её понимает, как все её страхи исчезнут, и она перестанет зависеть от родителей. А если ещё развеселить её рассказом про трагикомическую эпопею с маслом, в которую он ввязался ради их совместного будущего, если намекнуть, сколько денег он скоро получит и сколько начнёт капать, когда совершённая им операция будет поставлена на поток… В общем, стоит ему с ней поговорить, как она немедленно вернётся, и уж на этот-то раз они будут жить долго и
