– Посмотрите сами.
– Я не имею права.
– Я разрешаю. Нет, я настаиваю.
– Вы в курсе, что произнесённые вами слова приравниваются к письменному разрешению? Учитывая ваше звание и положение, к приказу. Любой эксперт, которому я передам энграмму нашей беседы, подтвердит…
– Смотрите, доктор. И будьте осторожны.
Удо Йохансон окаменел. Лицо его утратило всякое выражение, взамен приобретя сходство с гипсовой посмертной маской. Глаза доктора… Пьеса, вспомнил Тиран. Древняя пьеса для театра. Там была реплика: «повернул глаза зрачками в душу». Вот что сделал Удо Йохансон. Секунда, другая, и на маске, вылепленной из мёртвого гипса, забилась синяя жилка. Она билась так, что оттягивала нижнее веко. Гюнтер Сандерсон, отметил Тиран. Когда у парня сняли энграмму о его похождениях на Шадруване, у кавалера Сандерсона точно так же дергалось левое веко. Да, точно так. Гюнтер не знал, что за ним следят, но Тиран был свидетелем всей операции от начала до конца.
– Потрясающе! – выдохнул доктор.
Ну да, вздохнул Тиран. Чёртовы менталы! То, что грозило свести меня с ума, то, что я назвал бы пыткой, приводит Йохансона в восторг. С другой стороны… Тиран вспомнил содержание подсаженной энграммы – не пережил заново, а просто вспомнил, мельком, без подробностей, как подзабытую с годами книгу – и вдруг понял, что не прочь повторить. Когда знаешь заранее, что тебя ждёт, когда ты готов, сюрреализм может превратиться в деликатес.
– Супер! – глаза Удо Йохансона вернулись к обычному состоянию. – Вы понимаете, чему стали свидетелем?
– Половому акту, доктор. Вы не знакомы с этим явлением?
– Фи! Вы вульгарны, господин Бреслау.
– Зато точен. Любой эксперт, которому я передам энграмму парня, – язвительность Тирана не знала границ. Ему до смерти хотелось отомстить доктору за то, что Йохансон стал свидетелем его слабости, – подтвердит, что я прав.
Йохансон тряхнул льняными кудрями:
– Чепуха! Любой эксперт-ментал, ознакомившись с воспоминанием кавалера Сандерсона, придёт в восторг от увиденного. Чувства, Бреслау! Чувства мальчика! Зрение, слух, вкус…
– Обоняние, доктор. Осязание. Не считайте меня идиотом.
– Чувство времени. Чувство положения в пространстве. Чувство равновесия. Чувство ритма. Чувство юмора, наконец! У кавалера Сандерсона всё перепуталось! Фрикции вызывают… Извините, вызывали. Я ещё не до конца оправился от потрясения. Так вот, фрикции вызывали у него смех. Ритм влиял на вкус. Вкус оборачивался звуком. Регтайм «Конферансье»? Не знаю эту пьесу. Надо будет прослушать…
– Пу?танка! – выдохнул Тиран.
– Что?
– Он признался, что курил местную травку. На Шадруване её зовут «пу?танкой». Полагаете, трава смешивает чувства курильщика? Меняет связи раздражителя и реакции?
– Вероятно. Нет, путаница связей налицо! Я просто не готов сказать со стопроцентной уверенностью, что это – влияние наркотических веществ, содержащихся в траве…
– Доктор, вы зануда.
– А вы?
– А я – человек действия. Надеюсь, вам не надо напоминать о необходимости держать всё, происходящее здесь, в тайне? Добавлю, в государственной тайне!
Йохансон наклонился вперёд:
– Дорогой мой Бреслау! Я буду нем, как рыба. Вы можете выпотрошить меня и поджарить на оливковом масле. Главное, не лишайте меня возможности исследовать этот архичудесный феномен. Я эксперт не из последних. В любое время дня и ночи я в вашем распоряжении!
– Отлично, доктор.
Тиран встал. Колени ещё тряслись, но дрожь мало-помалу проходила. На смену ей пришла иная дрожь: озноб счастливого предчувствия, вибрация струны, исторгнувшей верную ноту. Женщины, сказал себе Тиран. Молодые женщины, опытные в соблазнении мужчин. Энергетки: брамайни, вехденка,
