Его двенадцать гвардейцев немедленно отделили от остальной свиты, и они исчезли в неизвестном направлении. Слуг тоже оттеснили под предлогом того, что им необходимо подготовить покои, отведенные для митрильской делегации. В результате при Яннеме осталось всего два десятка придворных, из которых он по-настоящему никому не мог доверять. Лорд Фрамер до последнего дня умолял взять его с собой, но Яннем приказал ему оставаться во дворце и зорко следить за порядком – слишком уж подходящий настал момент, чтобы устроить переворот в отсутствие в Эрдамаре обоих королевских особ, и кому- то следовало присматривать, чтобы этого не случилось. «Это последняя возможность для вас реабилитироваться после всех последних провалов, милорд», – сухо сказал Яннем, зная, что это наилучший способ заставить Фрамера повиноваться. Он почти не сомневался, что с задачей Лорд-защитник справится; вот только, защищая корону Митрила, лорду Фрамеру пришлось оставить без защиты того, кто эту корону носит.
Без какой бы то ни было защиты.
Тронный зал императорского дворца поражал размерами, вычурностью, избыточным украшательством и неэкономным использованием свечей – их полыхало не меньше тысячи, от чего в воздухе стоял жар и чад, потому что снимать вовремя нагар с такого количества свеч не успевала и дюжина слуг. В зале толклись сотни придворных, тоже вычурных, расфуфыренных, разодетых с кричащей безвкусицей – все эти жабо, кружева, сверкающие побрякушки не только на женщинах, но и на мужчинах… Яннем и его свита в их строгих, темных одеждах, самым богатым украшением которых были золотые позументы, выглядели на этом пестром фоне почти как простолюдины.
– Поглядите-ка, стая северных ворон, – фыркнул кто-то в толпе.
Раздался смех; их разглядывали, на них пялились, дамы тыкали в них надушенными веерами, мужчины посылали презрительные ухмылки. Стая северных ворон, горные варвары, пустые ничтожества. Яннем чувствовал, что у него горят щеки, и опасался, что эти два ярких пятна слишком заметно выделяются на фоне строгости его свиты.
И тем не менее он не опустил голову и не отвел глаза, идя сквозь широкий проход к императорскому трону, стоящему на высоком, застланном шелковыми гобеленами помосте. Подойдя на положенное по этикету расстояние, Яннем слегка наклонил голову, не сводя глаз с императора Карлита, который сидел на троне развалясь, в развязной позе, закинув ногу на ногу. Он о чем-то болтал с женщиной, сидящей рядом с ним – очевидно, императрицей, – и демонстративно не замечал Яннема до тех пор, пока тот не оказался совсем близко.
Лишь тогда император людей взглянул на митрильского короля, соизволив заметить его кивок. Вопросительно изогнул светло-рыжие редкие брови.
– Разве так приветствуют своего императора? – спросил Карлит.
Развязный гомон придворных стих: все подобрались и смолкли в предвкушении грандиозного представления.
– Вы не мой император, ваше величество, – бесстрастно ответил Яннем в наступившей тишине. – Полагаю, наше приветствие должно быть приветствием равных.
Разумеется, придворных это возмутило. Снова шепоток, смешки, оскорбительные замечания, но лишь вполголоса, не слишком явно: ведь император еще не сказал решающего слова. Яннем не двигался, он неотрывно смотрел на Карлита. Это оказался нестарый с виду человек, хотя Яннем знал, что Карлит ненамного моложе его отца. Его тело было подтянутым, но на лице лежала отчетливая печать многочисленных пороков, которым он предавался годами и с непреходящим усердием. Яннем был молод, но уже умел разбираться в людях, и он с первого взгляда понял, что перед ним самодовольный, развращенный, пресыщенный и немного скучающий ублюдок, без принципов и даже, возможно, без каких-либо значительных целей. Это одновременно внушало надежду и вселяло смятение, потому что Яннем совершенно не представлял себе, чего от этого человека можно ждать.
– Приветствие равных, – повторил император слова Яннема, словно смакуя их. – Недавно один человек уже заводил со мной разговор в подобном тоне. Но его спеси ненадолго хватило. Возможно, вашему королевскому величеству стоит взять с него пример?
Он кивнул куда-то, и толпа расступилась. Яннем посмотрел.
И земля разверзлась у него под ногами.
Он старался не думать о Брайсе, пока ехал сюда. Яннем понимал, что большая часть вины за случившееся лежит на нем самом: если бы он не арестовал Брайса, а потом не позволил ему бежать, ничего этого бы не случилось. Брайсу некуда было податься; естественно, что сначала ему пришлось отправиться на земли Империи, единственной страны, с которой Митрил граничил по эту сторону гор. Даже если бы Брайс смирился с изгнанием и решил отправиться за Долгое Море, все равно путь его лежал через сотни лиг имперских земель, и совсем неудивительно, что во время этого безрадостного путешествия его схватили. Яннем надеялся, что с ним обращаются сообразно его положению. Хотя более чем иронично надеяться на такое тому, кто собственноручно швырнул Брайса в подземную темницу и предал изощренной пытке. Так что тревога Яннема за то, не мучает ли Карлит его брата, была просто нелепа, с учетом всех обстоятельств. И все же он тревожился. Как будто никто другой не имеет права пытать и казнить его брата – никто, кроме Яннема. Словно это только его священное право.
Но Брайса в Эл-Северине не казнили. И не пытали, судя по его весьма цветущему виду. Даже слишком, ОСКОРБИТЕЛЬНО цветущему. Словно он не гнил в вонючей яме все эти недели, а прохлаждался в весенних садах, пировал за императорским столом и вкушал ласки императорских шлюх. И судя по всему, именно так дела и обстояли, потому что сейчас Брайс стоял совсем близко к трону в толпе, как простой придворный, а на локте у него висела красивая блондинка в платье такого ядовито-зеленого цвета, что при одном взгляде на него слезились глаза. Но хуже всего то, что точно так же был одет и сам Брайс. Они выглядели словно пара новобрачных, впервые вышедшая в свет: атласный камзол Брайса был сшит из той же убийственно-зеленой ткани, из-