– Да нет, боишься, – сурово отчеканил Конан Дойл. – Ты боишься поговорить со своей невестой и узнать, что она не желает прощать тебя. Вот в чем все дело. Ты не хочешь рисковать, ведь если такое случится, что тебе останется делать? Даже самоубийство не принесет утешения… Умереть? Для чего? Чтобы целую вечность видеть рядом обиженную женщину? Вот ты и предпочитаешь ничего не менять, а тем временем изводишь нас глупыми угрозами, хотя эти угрозы никогда не исполнишь, потому что ты трус. Поэтому ты до сих пор не наложил на себя руки и не хочешь поговорить с Эммой, поэтому при ее жизни не смог рассказать ей правду.
– Что? Я собирался признаться ей во всем! – завопил Мюррей, с трудом выбираясь из кресла. – Клянусь, я собирался признаться, как раз когда проклятая машина сорвалась с обрыва! И я убью себя, убью! Потому что не хочу и не могу больше жить! Мне нет дела до того, что находится за чертой нашего мира, мне нет дела до того, что ждет нас там – пустота или нечто иное, где обитает Эмма, которая будет гневаться на меня веки вечные… Вот что ужаснее всего, вот что…
– Ты решил свести счеты с жизнью? Так давай! – Конан Дойл рывком распахнул окно, рядом с которым стоял. И в комнату сразу ворвался свежий ветер. – Прыгай! Это четвертый этаж, почти наверняка разобьешься насмерть… Прыгай прямо сейчас!
Уэллс и Джейн в ужасе смотрели на Конан Дойла.
– Артур, бога ради, вряд ли это подходящий способ… – попытался было вмешаться Уэллс.
Но прежде чем он договорил, Мюррей оттолкнул его и решительно направился к окну.
– Монти, нет! – Джейн кинулась ему наперерез.
С ней он обошелся мягче, но и ее без колебаний отодвинул в сторону.
– Артур, ради всего святого, останови его! – закричала Джейн.
Но тот, казалось, не услышал ее крика. Мало того, он с широкой улыбкой отошел от окна и даже сделал такой жест, словно вежливо пропускает Мюррея вперед. Тот злобно глянул на него, одним махом взлетел на подоконник и обеими руками ухватился за оконную раму.
– Монти, спускайся немедленно! – стал уговаривать его Уэллс и осторожно шагнул в сторону окна.
– Лучше не подходи, Джордж! Стой, где стоишь! – приказал Мюррей.
Конан Дойл знаком велел Уэллсу не спорить. Джордж замер, в ужасе уставившись на огромный силуэт, который загораживал собой почти все окно и четко вырисовывался в лунном свете.
По-прежнему держась руками за раму и уже поставив ногу на узкий карниз, Мюррей шумно втянул в себя воздух. Пока они вели свои споры, день успел угаснуть в опаловых отблесках заката и уступил дорогу дивной летней ночи. На небе круглой печатью застыла полная луна. Прекрасная ночь для смерти, подумал миллионер, чувствуя, как мягкий ветерок, пропитанный запахом жасмина, гладит его по голове. А почему бы и нет? Почему бы вот так разом не покончить со всеми страданиями? Может, он и вправду трус, как сказал Конан Дойл? Мюррей еще дальше выдвинул правую ногу и услышал, как за спиной кто-то вскрикнул – наверняка Джейн. Сейчас ему было жаль и ее, и Джорджа, и даже Конан Дойла. Жаль, что друзьям придется стать свидетелями его гибели, но ведь Уэллс сказал правду: Мюррей превратил жизнь близких людей в настоящий кошмар. Лучше раз и навсегда избавить их от тяжкого зрелища. И он это сделает. Мюррей посмотрел вниз. Там лежал сад, по которому они так часто гуляли с Эммой. В каждом его уголке, словно обрывки ткани, повисшие на колючих ветках кустарника, остались воспоминания – о поцелуе, ласковом прикосновении, шутке, которой она смеялась. Сейчас серебристый свет луны мягко очерчивал кроны деревьев и дробно отражался на гладкой поверхности прудов, где задумчиво покачивались кувшинки, исполняя медленный вальс, хотя у танца не было зрителей. Чуть дальше, над густым лесом возвышался купол чудесной стеклянной оранжереи, маленького изысканного дворца, – его Мюррей построил собственными руками, чтобы устроить невесте сюрприз. Оранжерея в мельчайших деталях повторяла знаменитый индийский Тадж- Махал.
В этот миг Мюррей наконец оценил бесконечное расстояние, отделявшее его от земли, и на него напал иррациональный страх, совсем как в то утро, когда он спускался на землю на воздушном шаре, чтобы завоевать сердце Эммы. Тогда ему тоже пришлось преодолевать головокружение, но дело того стоило, потому что внизу, на пастбище Хорселла, его ждала любимая девушка. Мюррей закрыл глаза и снова увидел ее внизу такой, какой она была в тот день – вся в белом, с зонтиком, который Эмма не переставала нервно крутить… Он собрал последние остатки храбрости и сказал себе, что должен уйти к ней и сделать это побыстрее, потому что Эмме не нравилось, когда он опаздывал, а Мюррей и так уже задержался на несколько месяцев… Он открыл глаза, чтобы ринуться в пустоту.
И тут он ее увидел. На тропинке, обсаженной розами, в том самом месте, где обычно останавливалась Эмма, чтобы насладиться ароматом цветов, стояла женщина. В лунном свете белело ее платье, но лицо закрывал зонтик, который она нервно крутила. Картина была пронзительно жуткой, как внезапный смех в ночной тишине. Тело Мюррея напряглось, он несколько раз моргнул, и с губ его сорвалось имя:
– Эмма…
– Нет, Монти, нет, ради бога, – взмолилась Джейн. – Не прыгай. Эмма этого не хотела бы…
– Эмма! – крикнул Мюррей.
Он резко повернулся и спрыгнул с подоконника обратно в комнату.
– Так я и знал! – заявил Конан Дойл победным тоном. – Я знал, что он этого не сделает.
