Карта хаоса

заглянуть им в глаза, и тогда ему многое открывалось. Он, например, видел, была их жизнь полной или жестоко обманула все изначальные ожидания, оставляют эти люди по себе череду обид и недоразумений или познали истинную любовь, и как они покидают этот мир – со злобой, страхом или печальным смирением. В такие мгновения предельного слияния с жертвой Исполнитель подобно вещи, впитавшей душу хозяина, впадал в экстаз Высшего знания – а еще он испытывал разрушительную силу чувства вины.

Рука Исполнителя наткнулась на три стопки бумаги. Похоже, это были рукописи. Две первые назывались соответственно “Карта времени” и “Карта неба”, но внимание его привлекла третья. Она называлась “Карта хаоса”, и автор старательно нарисовал тушью на первой странице восьмиконечную звезду. Исполнитель прислонил трость к столу, взял рукопись и там же, не присаживаясь, в полной темноте стал читать, все с большей жадностью глотая страницу за страницей. Судя по всему, это был роман, сюжет которого стал казаться ему знакомым. Он не отрываясь прочел до того места, где супруги Уэллс вместе со своим псом Ньютоном прыгают в узкую дыру – она была открыта в лаборатории несчастного профессора Чарльза Доджсона, их друга, и непонятно куда вела, – и оставляют с носом негодяя Гиллиама Мюррея. Здесь Исполнитель прервал чтение. Он поднял глаза от страницы и, не выпуская рукопись из рук, посмотрел куда-то вдаль. Он стоял совершенно неподвижно, так что темнота покрывала его тысячью черных бабочек и он практически растворился в ней. Исполнитель придвинул к себе стул от письменного стола и сел, потом издал нечто похожее на вздох и взял остальные листы. В конце концов, чем-то ему надо занять время, пока не появится жертва.

А я тем временем позволю себе пересказать вам то, что прочел Исполнитель, как если бы вы тоже находились в той темной комнате и читали, заглядывая ему через плечо, или, лучше сказать, читали его глазами, которые, как он сам до сих пор полагал, видели много такого, что ни одна из его жертв не могла даже вообразить, однако…

Когда Уэллсы очутились в дыре, их ослепил яркий свет, как будто вокруг с головокружительной скоростью вилась молния. На них обрушился град самых противоречивых ощущений: то они будто бы проваливались в бездну, то парили в невесомости, то чудовищная тяжесть давила на них и, казалось, вот-вот расплющит до толщины волоса…

И вдруг все прекратилось, словно реку времени в мгновение ока схватило льдом. Уэллс открыл глаза, которые, ныряя в туннель, инстинктивно закрыл, и сразу обнаружил, что падает вроде как в колодец, хотя ничего похожего на ощущение падения не испытывал – возможно, из-за того что и сами стены поднимались – или, наоборот, опускались, – а потому он падал вверх. В любом случае что-то там уж точно двигалось – не важно, он по отношению к колодцу или колодец по отношению к нему, – о чем можно было судить хотя бы по тому, что у него перед носом проплывали разные предметы. Уэллс увидел заставленные книгами шкафы и даже успел прихватить один том, полистать, а потом поставить на полку следующего шкафа; увидел свое любимое кресло, лампы и часы, саркофаг с мумией, колоду карт, корону королевы Виктории… Короче, много всякой ерунды. Не видел он только Джейн, и это встревожило бы его, если бы так сильно не хотелось спать: глаза неудержимо слипались, и он все время зевал. Наверное, падение в колодец длится уже несколько веков или тысячелетий, подумалось ему, но в таком случае можно немного и вздремнуть, разве это что-то изменит? Уэллс начал было похрапывать, и тут – бах! – треснулся обо что-то твердое и холодное. Он понял: затянувшееся бестолковое падение все-таки закончилось.

Уэллс лежал с закрытыми глазами, смутно ощущая под собой твердую почву. Ему совершенно не хотелось просыпаться, и он с большим трудом попытался распахнуть глаза, хотя и боялся увидеть какой-нибудь ужас без названия – или, наоборот, с названием, или, что еще хуже, вообще ничего не увидеть, ведь не исключено, что яркий свет просто ослепил его и все случившееся потом было бессмысленным сном, сотканным в подсознании.

Тут кто-то пару раз энергично лизнул его, разогнав страхи, и Уэллс тотчас открыл глаза. Вместо ужаса он увидел перед собой влажный нос их щенка Ньютона. Биолог вялым шлепком отогнал его и сразу заметил Джейн. Она лежала рядом на мраморном полу в черно-белую шахматную клетку. Уэллс чуть приподнялся, стараясь справиться с противной дурнотой, и потряс жену за плечо. Та захлопала глазами, ошеломленно посмотрела на него, а потом огляделась по сторонам:

– Берти… Где мы?

Муж ничего не ответил. Он уставился на мраморную плитку под своей правой рукой, и выражение его лица было настолько странным, что это напугало Джейн куда больше, чем все случившееся до сих пор.

– Что с тобой, дорогой?

– Я… – пробормотал Уэллс, – никак не могу сообразить, какого цвета плитка у меня под рукой… черная или белая.

Джейн молча взирала на него, она не понимала, о чем речь, но проследила за взглядом мужа.

– Черная, – уверенно изрекла она и тотчас растерянно заморгала: – Нет, подожди… – Наморщив лоб, она стала рассматривать плитку. – Белая! Нет, нет, черная, только вот… как странно, и белая тоже…

Под внимательным взглядом Джейн биолог поднял руку, снова опустил и очень осторожно положил на ту же самую плитку.

– Я опустил свою правую руку на черную плитку. Да, только так и никак иначе. Правда ведь, Джейн? – спросил он с нешуточной тревогой в голосе.

– По-моему, так, – ответила она с не меньшей тревогой. – Хотя… О, Берти, клянусь бородой Кеплера! Я не знаю. Может, все вовсе и не так. В конце концов, ты ведь вполне мог положить руку на белую плитку. Почему ты выбрал черную? И… погоди, а ты уверен, что это твоя правая рука? Она вполне может быть и левой.

Уэллс в недоумении поднес левую руку к глазам и стал ее изучать, словно видел впервые.