– Нет, дорогая, – поправил ее Уэллс с многозначительной улыбкой, – мы есть то, что мы любим.
Неожиданно Джейн спросила:
– А если бы писать начала я?
Уэллс удивился:
– Ты? Писать? Ну… Если тебе и вправду хочется… Но зачем? И что бы ты написала?
– О, не знаю. Вообще-то я вряд ли решусь, – заявила она небрежно. – Это так, пустая болтовня… К тому же, начни я писать, все равно тебе ничего не сказала бы. Сам ты ведь мне ничего не говорил. Просто я долго думала и, зная “теории” твоих двойников, пришла к выводу, что должна найти, чем тебя увлечь, а единственный для этого способ – не дать тебе понять меня до конца. Иначе, боюсь, ты заскучаешь и начнешь искать другие… тайны.
– Дорогая моя… – произнес Уэллс сразу севшим голосом, ища губами приоткрытые ему навстречу губы жены, – клянусь чем угодно: ни в одном из бесчисленных миров никто не назовет тебя скучной женщиной.
И это не было пустыми словами, поскольку Джейн уже успела убедиться, что ее копии так или иначе избежали жалкой судьбы, предназначенной, как правило, для женщин. Все они были незаурядными личностями и с бешеной энергией занимались либо умственным трудом, либо самыми разными видами художественного творчества. И, хотя такое поведение изрядно подрывало их репутацию в обществе, ни одну это не смущало. Каждая Джейн вместе с мужем посещала политические и литературные кружки, и не в качестве просто жены, а как полноценная соратница.
Огорчало ее другое: все Джейн имели основание пожаловаться на “неправильную” любовь своих мужей. Все до одной Джейн полагали, что мужья никогда до конца не поймут их и даже не догадаются, почему не способны сделать жену счастливой. Но все до одной Джейн ошибались. Джейн Наблюдательница мечтала рассказать им о том, что было известно только ей одной, ведь
Когда младший Джордж отправился в Лондон учиться в Нормальную научную школу, биолог решил, что настала пора вернуться к старому плану и попытаться поучаствовать в жизни двойника и его будущей жены. Как ни странно, только в мозг этих двоих супругам Наблюдателям не удавалось внедриться, сколько они ни старались. Вероятно, сцена, на которой они сейчас находились, представляла собой что-то вроде смотровой площадки, откуда было позволено наблюдать за происходящим на остальных сценах все того же театра. А следить за собственной сценой им было трудно. Чтобы знать, как живут здешние Уэллс и Джейн, предстояло прибегнуть к
Но она все-таки оказалась жестокой. Уэллсы поняли это ровно через неделю после переезда в Лондон. Как и обычно, они сидели перед камином. Джордж в первый раз провел занятия в школе, и, хотя вернулся домой вполне довольный, усталость давала о себе знать. Почти двадцать лет он не преподавал и вообще мало с кем общался, поэтому ему пришлось держать себя в руках, чтобы не выглядеть в глазах учеников совсем уж чокнутым. Наверное, именно поэтому он долго сидел у камина с закрытыми глазами, забыв про бокал, который небрежно держал в руке, так что вино могло в любой момент пролиться на ковер. Джейн сочла за лучшее оставить его в покое. Сегодня никаких историй он рассказывать не будет, решила она с сожалением и встала, чтобы взять книгу.
Неожиданно муж вскрикнул, открыл глаза и схватил себя за левую руку – так что половина вина все-таки выплеснулась. Он выглядел совершенно растерянным.
– Что с тобой, Берти? – встревожилась Джейн.
Уэллс подождал, пока сможет окончательно вернуться к реальности, а потом пробормотал:
– Я только что видел Ньютона… И он меня укусил.
– Нашу собаку?
– Ну разумеется, дорогая. Не ученого же.
Джейн пропустила мимо ушей последнюю колкость.
– Что значит: он тебя укусил?