изваянные из камня лошади, а на земле совсем рядом с их копытами – Джейн, его Джейн. Секунду – она длилась бесконечно – Уэллс смотрел на жену, которой грозила неминуемая смерть, так, будто разглядывал картину жестокого художника, и с таким чувством, будто зловещие детали полотна можно изучать как угодно долго, хоть всю жизнь. Но тут волна паники лишила его легкие воздуха, а тело – души, и сцена внезапно опять ожила. Но, прежде чем Уэллс успел что-то сделать, огромная тень метнулась к Джейн и выдернула ее из-под конских копыт – буквально за миг до трагедии.
Как только писатель заставил свои ноги слушаться, он подбежал к жене, Эмма последовала за ним. Джейн по-прежнему лежала на земле, но теперь ее закрывал своим телом Мюррей. Несколько мужчин схватили лошадей за поводья и пытались удержать подальше от этой пары, хотя, надо сказать, животные словно по мановению волшебной палочки вдруг утихли, как и пекинес, который, продемонстрировав всем свою храбрость, снова очутился в экипаже на руках у хозяйки. Уэллс и Эмма опустились на колени рядом с Джейн и Мюрреем, но все еще не пришли в себя от страха за них. Мюррей поднял голову, убедился, что опасность миновала, и встал, освободив Джейн от импровизированного щита, устроенного с помощью его тела. Джейн лежала с закрытыми глазами.
– Миссис Уэллс, Джейн… – прошептал он мягко. – С вами все в порядке?
Она робко кивнула, потом открыла глаза и поискала взглядом мужа.
– О Берти, я так испугалась… – с трудом выговорила она. – Лошади встали на дыбы, этот мужчина в плаще толкнул меня, я потеряла равновесие и упала прямо под… Боже, я думала, они меня…
– Забудь об этом, дорогая. Ты вне опасности.
Они, рыдая, обнялись, а рядом с ними точно так же обнялись Мюррей и Эмма. Толпа вокруг разразилась бурными аплодисментами. Поверх растрепанной головы Джейн Уэллс встретился глазами с Мюрреем, и тот улыбнулся ему.
– Чертов безумец, – пробормотал Уэллс. – Не знаю, как тебе это удается, но ты вечно оказываешься главным героем любого спектакля.
Мюррей, светясь счастьем, звонко расхохотался. Понемногу все четверо поднялись на ноги, им помогали лакеи, которые сразу стали на удивление усердными. Уэллс отряхнул одежду и краем уха слушал, как свидетели опасного происшествия благодарят миллионера, и тут же заметил, что Джейн делает ему едва заметный знак. Всего лишь легкий кивок и быстрый взгляд, но писатель прекрасно ее понял. Он фыркнул и повернулся к Мюррею:
– Вот ведь… Мне трудно найти нужные слова, чтобы поблагодарить тебя за твой поступок, поэтому прошу хотя бы об одном: воспользуйтесь с Эммой нашим экипажем, так как твой кучер, судя по всему, бросил вас на произвол судьбы… – Тут он почувствовал, как Джейн ткнула его в бок, чтобы он продолжал в том же духе. – Э-э… Позвольте, мы развезем вас по домам. И надеюсь, за время пути мне в голову придут более приличные случаю слова благодарности…
Предложение было принято, и все четверо направились к экипажу Уэллсов. Но прежде они, разумеется, отыскали тетку Эммы, которая все это время стояла со своими приятельницами и на все корки ругала совершенно несносного жениха племянницы. Она не заметила того, что случилось в двух шагах от нее. Садясь в экипаж, тетка поморщилась, словно попала в свинарник. После того как три дамы устроились, стали усаживаться мужчины. С вежливой улыбкой Мюррей пропустил вперед писателя:
– Прошу, Джордж…
Уэллс в ответ ухмыльнулся, отступил на шаг и сказал:
– Нет уж, ты первый. Я предпочитаю не оставлять тебя у себя за спиной… Монти.
XII
Обязан ли человек становиться другом того, кто спас его жену? А если это твой злейший враг, как быть тогда? Подобные вопросы мучили Уэллса на протяжении нескольких недель после событий у здания Оперы. Джейн твердила, что они должны отблагодарить Мюррея – или Монти, как она теперь его называла. Разве не подобает всегда ставить вежливость превыше обиды? Уэллс мрачно кивал, словно ребенок, которому приходится выслушивать поучения взрослых, но продолжал хранить несокрушимое молчание на сей счет. Наконец Джейн перестала приставать к нему, и он подумал, что его пассивное сопротивление одолело страсть жены к соблюдению приличий. Но он опять ошибся, поскольку однажды утром она сообщила ему из кухни, как если бы речь шла о сущем пустяке, что сегодня в полдень Мюррей с невестой приедут к ним на завтрак.
Уэллсы переехали в Сандгейт в поисках чистого воздуха, необходимого Джорджу из-за проблем со здоровьем, и сняли там небольшой домик, который, как сразу же выяснилось, не мог стать им пристанищем на долгий срок, как они рассчитывали. Дом находился так близко от моря, что во время шторма волны с грохотом обрушивались на его крышу. Именно к этому дому и подъехала в полдень карета с вычурной буквой “Г” сбоку.
Новый кучер Мюррея, флегматичного вида старик, открыл дверцу экипажа, и оттуда показались улыбающиеся лица миллионера и его невесты. Стоит ли говорить, что хозяин дома принял их не без холодка. Однако Джейн, которая ни за что не позволила бы мужу испортить завтрак, к которому она тайком от него так старательно готовилась, взяла гостей под руки и повела в сад, описывая по пути достоинства здешних мест. Уэллс не пошел за ними и стоял, кипя от злости. Он заметил, что кучер Мюррея улыбается ему с нелепым сочувствием, и писателя тотчас охватило желание поплакать. Но не тихо и незаметно, а пролить целые океаны слез, поскольку изнутри его начала грызть глубокая тоска. Удивленный столь внезапным приступом печали, который нельзя было объяснить только визитом Мюррея, Уэллс поспешил вернуться в дом, так как испугался, что вот-вот станет искать утешения на груди у кучера. В столовой он слегка успокоился и решил поразмыслить над непонятными приступами, но не успел, так как услышал за дверью голоса.
