— Вы что, не понимаете какой ущерб он нанес городу? Он взорвал игорный дом с флигелем и все здания, которые вам поручено было изучить. Если его не остановить, города не станет, но мало того, это будет чудовищно, неимоверно болезненно для тысяч людей. Он возьмет власть в свои руки, и ничего нельзя будет сделать, — она вся подалась к Романову.
— А убить, значит, можно? — Романов все еще не верил в серьезность ее слов.
— Нет, даже этого скоро будет сделать нельзя.
— Это почему же?
— Потому что он знает то, чего так и не узнали вы, он добыл это знание преступным путем, украл его, убил за него. Скоро он будет… всесилен.
— Господи, что же это за знание? — Романов понимал, что пора, уже пора осознать, что Александрия Петровна говорит что-то страшное и, главное, очень близкое к правде, но интонации ее все еще казались ему саркастическими, похожими на их обычную перепалку.
— Я не скажу вам до тех пор, пока вы не поклянетесь убить его, — иглы ее взгляда уже достигли спинного мозга.
Романов посмотрел на ящик, придвинул его к себе и открыл.
Он достал пистолет, пару секунд поразглядывал его, погладил пальцами. Затем направил на Александрию Петровну.
— Так ли ценно это ваше знание, чтобы за него можно было убивать?
Александрия Петровна порывисто встала, со скрежетом отодвинув стул, схватила со стола чашку и швырнула ее на пол, наполнив кабинет стеклянным звоном.
— Хватит паясничать! Оцените степень серьезности происходящего! Кругом смерть! Рядом с вами смерть!
— Вы считаете, я не способен вас застрелить?! — сказал Романов, не отводя пистолета от Александрии Петровны. Спокойствие покинуло его, сменившись мальчишеской злостью. — Вы такая смелая, а меня считаете таким ничтожным, что вручаете мне оружие и отдаете приказы. Будто вы все еще в своем собственном кабинете, хотя этот кабинет — чужой.
— Понесли Митюшу сандалики! — Александрия Петровна развернулась и резко хлопнула ладонью по столу. — Вы опять за свое? Свой, чужой, кабинет, приказы. Повзрослейте хотя бы на полчаса! Вы застряли в том дне, когда получили от города дар, но вы никак и никогда не сможете этот день вернуть. Всё! А вы все еще считаете этот кабинет своим!
— Главное, что я не считаю его вашим. И для справки — вам я верить не собираюсь, это было бы неразумно.
Я разберусь самостоятельно, кто в чем виноват и что с этим делать, — он поднялся и встал напротив хозяйки. Голос его звучал неожиданно спокойно и уверенно. — А насчет горы, где светлый гений прозябает в своем вечном одиночестве, уж вам-то знать неоткуда. И ваша тирада не имеет смысла хотя бы оттого, что ни один из известных мне гениев никогда не считал себя достигшим вершины. Больно не тогда, когда ты взобрался на гору, больно на протяжении всей дороги, и дорога эта бесконечна. Гения, поверите ли, терзают сомнения, он всегда отодвигает эту вершину от себя настолько, насколько хватает ему мысли, воли и смелости. А то, что изволили мне сообщить вы, — это мнение зарвавшегося глупца, считающего, что он влез на самую верхоту ру, — Романов опустил пистолет на стол. — Посредственности, как вы выразились. Если вы предлагаете мне убить Макса, значит, он жив, а значит, я смогу поговорить с ним. Есть у меня вопросы к этому человеку. А к вам у меня, напротив, вопросов нет. Уходите, сейчас у меня есть время только на тех, кто будет мне помогать, а вы настойчиво продолжаете мне мешать. — Романов подошел к двери. Ему хотелось немедленно избавиться от ее взгляда, от этой худой длинной шеи, от презрения, от неверия, от всего ее яда и страха заодно.
— Я не могу уйти отсюда, пока не получу вашего слова, что вы сделаете все необходимое, чтобы его больше не существовало. Я ответственна за этот город, как вы не понимаете. И если вы откажетесь помогать мне, я призову сюда сестриц, вы знаете, на что они способны. — Романов увидел ее растерянность и страх. — Такой нелепой угрозы от нее нельзя было бы ожидать, если бы она могла справиться с Романовым сама. Эта женщина беспомощна, осознал он, и вместо того, чтобы признать это, она все еще отдает приказы. Он даже пожалел ее.
— Послушайте, — спокойно продолжил он, — это же именно вы пустили его в город и позволили ему сделать все то, что он тут натворил. Вы дали ему лабораторию на заводе, доступ к документам, зеленый свет любым идеям. Вы сочли его слугой, хотели воспользоваться тем, что он амбициозная скотина и перешагнет любого на своем пути. Цели, вы полагали, у вас общие — взять власть над городом. Признайте, вы недалеко от него ушли, но не рассчитали свои силы. И вот он перешагнул и через вас. Поэтому вам так страшно. Степан Богданович погиб из-за вас. И из-за меня.
— Да, это так, — Александрия Петровна сжала губы, и Романов заметил, что она сдерживает слезы. — Но главное сейчас не в этом. А в том, что через вас, Митя, он переступить не сможет.
— О, еще как сможет, — Романов ухмыльнулся, — вы недостаточно хорошо его узнали, никакая сентиментальность ему не свойственна, и меня он отодвинет так же, как и любого другого. Раньше я шел параллельным путем, не задевая его интересов.
Александрия Петровна подошла к окну, изящно прикурила очередную сигарету.
— Вы и в самом деле не видите? — заговорила она спустя несколько минут. — Этот человек почему-то дорожит вами, как портретом утраченной в детстве матери. Он мог уничтожить вас, запугать и заставить служить ему, но каждый раз он обходил вашу светлую личность стороной, не причинив вреда. Хотя вы сильно мешали ему, ставили под угрозу исход всего дела. А после того, как ваша фигура стала очевидно значительной для города, он даже не попытался переманить вас на свою сторону, объяснить суть своих планов, чтобы вы самостоятельно встали на их защиту. Вас держали на расстоянии
