— Отэц! — тот вскинул руку с торчащим указательным пальцем, другой схватил рюмку и выпил.
Романов подумал, что хорошо бы сейчас врезать ему по морде и сразу в живот, как учил Макс. Но волна забытого детского страха перед этим сухим невысоким человеком накрыла его, оглушив. Собеседник примирительно выставил ладони вперед:
— Ну ладно-ладно, Сергей Альбертович здесь ни при чем. Это самая удобная форма для диалога с вами. Видите, вот уже и разговор завязался, — он перестал улыбаться, быстро пересек комнату и уселся в кресло за романовским столом, кивнув ему на место посетителя. — А то вытолкали бы, как иных прочих, с этим у вас теперь просто. Но время дорого, начнем, на подобные визиты у меня только тридцать минут.
Романов остался стоять на своем месте и негромко повторил:
— Кто вы такой?
Сидевший за столом, не слушая, продолжал.
— Кстати, вы могли бы и оценить мои усилия, ведь очень трудно воссоздавать облик. Ювелирная работа! Вот вы же подробностей не помните. Лицо, фигуру туда-сюда, но облачение, костюм, так сказать? Приходится изворачиваться. Скажем, вот ваша фотография в бумажнике. Она, во-первых, черно- белая… И откуда мне знать, какого цвета были эти брюки? А рубашка, вы в курсе тогдашних мод? А во-вторых, я не могу себе позволить выдумывать невесть что, — он встал из-за стола и показал на свои босые ноги. — Какую обувь тогда носили? Сандалии, может быть?
Романов вспомнил тот снимок, который носил в бумажнике — отец с матерью, снятые крупным планом, сидят на лавочке в парке. Коньяк наконец подействовал, оцепенение отпустило.
— Кто вы, к черту, такой? — его голос зазвучал ровнее.
Отец картинно поклонился:
— Я, Дмитрий Сергеевич, очень важная персона, я то, ради чего вы здесь. Я — душа этого города.
Романов молча слушал отзвук сказанных слов.
— Можно сказать, сущность, — отец вздохнул и подпер щеку ладонью. — Каждый раз нечеловечески трудно объяснять. Очень нервная работа. Приходишь, например, не травмируя, какой-нибудь посторонней продавщицей — не верят! Кста-а-а-ати, — неприятно протянул он. — Пробовал я с вами Мерилин, например, Монро. Но она вас так, я припоминаю, не шокировала. При том, что она, не обидь бог ее душу, давно того, а? Я вам, между прочим, жизнь спас, чтоб вы знали, — ворчливо проговорил он и ткнул в Романова пальцем. — Папаша-то ваш, здоровья ему крепкого, пока среди живых. А вы нервничаете.
Романов вдруг подумал, что вся эта история с мэрством его изрядно сбила с толку. Он совершенно расслабился и забыл, что, по сути, вышел на поле боя, где каждый шорох — знак опасности. И вот он, замечавший раньше каждый случайный взгляд, пропустил водородную бомбу.
— Вы, Митя, буду к вам обращаться по-свойски, не хотите закурить? То есть вы, конечно, не хотите, вы собирались бросить, и я вам охотно помог. Но вдруг сейчас вам это необходимо? — заговорщицки наклонившись к Романову, проговорил отец.
— Что значит «помогли»? — мрачно спросил Романов и тут же ощутил дикое желание закурить.
— А я имею на вас влияние. И на других имею, я здесь главный, — отец достал «Приму», и едкий дым сразу распространился по кабинету. Романов вспомнил прокуренную кухню, маму, поливающую цветы, отца, отгородившегося газетой, желтый пол и раскачивающийся от ветра фонарь за окном. Он зажмурился. Наверное, это и есть шок, отстраненно подумал Романов. Возьми себя в руки, соображай же, Романов, приказал он сам себе.
— У меня к вам дело, — продолжал отец. — Я дал вам кое-что, и теперь вы должны расплатиться.
— Расплатиться? — не поднимая на отца глаз, спросил Романов, крутя в пальцах рюмку и лихорадочно пытаясь просчитать, что делать. Какова игра, и что у него за роль? Вместо готовых ответов и блестящих решений он ощущал в голове звенящую пустоту, падал в глубокую яму, и не за что было ухватиться.
— Если вы, Митя, сейчас подыскиваете верное решение, то напрасно. Вы сейчас как пустой бидон, — вкрадчиво сказал отец и опять мелко рассмеялся. — Пусть ваша умная голова пока отдохнет. А то вы самое главное пропустите, — он легко поднялся и присел на край стола. — Скажите, кстати, как она последние дни, голова ваша? Светлая? Радует? — встревоженно спросил он тоном врача, изучающего симптомы. — Приятно видеть правильный ответ, не заглядывая в конец учебника? — он протянул руку, будто собирался погладить Романова по макушке. Романов автоматически дернулся. — Вы уже наверняка поняли, что кнопки здесь ни при чем, все это сказки для старушек? Всем распоряжаюсь лично я. А придумал я эти сказки только потому, что люди чудовищно глупы и никто из них не знает на самом деле, чего хочет. Некоторым людям нельзя давать то, чего они просят, они покалечатся, изувечат других и будут проклинать самый тот день, когда их желание исполнилось. А так они тысячу раз повторят задуманное, глядишь, и сформулируют получше и подумают подольше, а там и расхотят, прости господи. Но и, к чему скрывать, отчаянно забавно наблюдать, кто чего выдумывает, задорнее всякого цирка. Могу я вам порассказать… — Он уставился в окно, взгляд его затуманился. — Сейчас мы с вами чайку! — внезапно вскинулся отец, потер ладони и наклонился к селектору. Не нажимая кнопок, он произнес: «Воробушек ты мой, два чая с лимоном!»
В кабинет вошла Воробей с подносом, ее лицо было совершенно спокойно. Ничему не удивляясь, она поставила поднос на стол, улыбнулась Романову и молча вышла. Отец ухватил стакан в серебряном подстаканнике и сделал глоток, прищурившись от торчащей чайной ложки. Романов опять отвел глаза — было слишком похоже. Вместе с этим человеком, вместе с этой ложкой на него обрушилось все то, что он давно обернул мягкой тканью и убрал на самые
