Романов брел по коридору обратно, тяжело дыша и повторяя: «Что происходит, что же это, а?» Он раз за разом пытался найти решение, прикинуть варианты, но все это обрывалось на полпути. У двери, которую он привык открывать по сто раз на дню, вдруг не стало ручки.
Он поднялся к себе на этаж, навстречу ему выбежала Воробей и взволнованно проговорила:
— Вот… Тут… Последние сводки…
Романов молча посмотрел на нее.
— Нет, поймите, тут о вашем доме… Славный переулок, дом два, — она протянула Романову листок. — Горит, Дмитрий Сергеевич…
В первый раз за весь день он вспомнил о Свете, Кирпичике, о своей папке, наконец… Как они все, что с ними? Он схватил трубку со стола Воробья и сухо сказал, чтобы срочно отправили машину к Славному переулку, это приказ мэра. Из трубки равнодушно ответили, что все машины по приказу мэра уже отправлены к заводу. Выругавшись, он вылетел из корпуса, протолкался через проходную и бросился наперерез к автобусу. Тот с визгом остановился, едва не наехав на Романова и яростно сигналя. В сидящем в кабине изумленном мужике он узнал водителя, который привез его в город.
— Мне срочно к Славному переулку! — крикнул ему Романов. — Как в тот раз!
— Нет, брат, у меня путевка, не могу, — спокойно ответил водитель и нажал на газ.
Романов вспрыгнул на подножку и дернул ручку двери. Водитель дал по тормозам и ошалело посмотрел на Романова.
— Я перееду тебя сейчас и адреса не спрошу, понял? — водитель постарался спихнуть Романова дверью.
— Не хочешь везти, проваливай. Я мэр города, это мой приказ, — крикнул Романов и, не дожидаясь ответа, дернул водителя за руку так, что тот выпал на землю. И, кажется, подвернул ногу, потому что застонал и схватился за голень.
Романов высунулся из кабины:
— Ты как, подвезти тебя, может?
— Я сейчас встану и сам кого-то подвезу, — мрачно сказал водитель, пытаясь подняться.
Но Романов больше не смотрел на него. Теперь к дому. Не хотите мне помогать, не желаете работать, я сделаю все сам! Я скоро доберусь, и мы все вместе… Организуемся, сладим, ничего-ничего, не выходит в кабинете, так хоть получится лопатой махать. В едином порыве, все вместе навалимся, устоим, сдержим! «Добрый день, Романов, — подумал он. — Если дело так пойдет дальше, тебе точно потребуется портативная трибуна». Он свернул из Прачечного и вдруг понял, что сто лет не сидел за рулем, и что не помнит, как он, собственно, тронулся с этой непривычной коробкой передач. «А черт с ним, поеду, как знаю», — и он рванул через маленькие пешеходные улочки, игнорируя все правила.
Вот уже заканчивалась Миллионная, сейчас за углом примется петлять Заводской переулок — Романов несся по городу, вцепившись в руль. Город был сам на себя не похож, дремлющая умиротворенная колыбель безумцев с их неуемными желаниями исчезла. Группки людей с перепуганными лицами тащили неизвестно куда свои тюки, по крышам заметно дымило, издалека слышалось неразборчивое хрипение мегафона и неровно вскипающие неожиданные звуки далекой музыки. Возле закрытой булочной, среди пестрого и по-воробьиному суетливого семейства Романов заметил грустно бредущего в вечной своей серой шляпе бывшего мэра Милонаса. Круглый и тяжелый, он мерно спускался по брусчатке вниз к набережной и казался бильярдным шаром, неспешно катящимся в лузу по собственной воле. Пожалуй, и мне туда дорога, я ничем не смог помочь сегодня, думал Романов. Ни одному человеку не стало легче, даже мне самому. Хоть забирайся опять на каланчу и желай всем спасения.
Перед Романовым продолжал мелькать город, очерченный рамкой лобового стекла, как на киноэкране. Сейчас, когда его внутреннее пристальное внимание сменило фокус, и он следил за дорогой, к нему пришло осознание: дар, бывший с ним еще вчера, покинул его. Пока он был с ним, его нельзя было почувствовать, это было сродни дыханию.
Теперь же от него остался только след. Подобно тому, как по отпечаткам лап, оставленным на снегу осторожным невидимым зверем охотник без труда угадывает его внешний облик, так и по этому зудящему следу от утраченной своей силы Романов смог теперь в полной мере оценить то, чем владел совсем недавно. Любые варианты развития истории, вероятность движения событий к тому или иному финалу — еще вчера он мог предвосхищать и комбинировать. Он легко видел взаимосвязи и оценивал риски, он почти физически чувствовал правильный ответ самой сложной задачи. Раньше. И тут он впервые признался себе, что прекрасно помнит слова фальшивого отца о светлой голове, которая дана ему авансом в обмен на пацанов. И всегда помнил.
Тревога нарастала, руки задрожали, и он грубо одернул себя: подобрать сопли, будешь решать проблемы постепенно. Сначала — добраться до дома. В какой-то момент все пошло не так, но главное сделано. Где-то случился сбой, и когда ты поймешь, где именно, ты сможешь двигаться дальше.
Романов наконец увидел угол своего дома и, с трудом совладав с тугим рулем, завернул в арку. Габариты автобуса плевать хотели на романовский глазомер, он разбил правую фару и проскрежетал боком о стену. Во дворе было людно, но знакомых лиц он не увидел. Из нескольких окон валил густой черный дым, пламени не было. Его квартира выглядела целой, по крайней мере снаружи. Хотя, конечно, дым наверняка уже пропитал ее насквозь. Надо бы туда сбегать, забрать папку, вытащить зеркало с креслом, жалко, если пропадут.
Внезапно кто-то заголосил, срываясь на визг и рыдания. Романов обернулся, через двор неслась Бэлла:
— Мамочки, сгорел, как есть сгорел заживо! — кричала она и на ходу хваталась за голову. Спустя минуту ее уже окружало плотное кольцо. Романова тут же оттеснили.
