Он махнул рукой сержанту, которая обиженно проговорила:
— У меня же приказ! Я тогда пойду с вами.
Романов постоял рядом, затянулся несколько раз и сказал:
— Идите домой, видите, что творится здесь.
Ему захотелось снова пережить те спокойствие и радость, которыми он был полон вчера. Он пытался вспомнить, как ему было хорошо, как лихо работала голова. Но было стойкое ощущение, что там, где вчера действовал сложный сверкающий механизм, теперь пустовало помещение, в котором валялись на полу куски картона, свисали провода и торчали пустые розетки.
Пройдя два квартала, он понял, что из-за одышки не может двигаться быстро, в глазах плавали радуги. Добравшись до фонтана, он остановился — картина, которую он наблюдал на улицах, ему категорически не нравилась. Это такая месть города? Но ведь второго разговора, обещанного в кабинете, еще не было… А почему, к примеру, никто не берет воду из фонтана? — неожиданно подумал он. Где ведра, цепочки и прочие народные методы? Романов наклонился к зеленоватой воде, умылся и сделал два глотка, зачерпнув воды в ладонь. Улицу заволакивал дым, поднявшийся ветер гонял по асфальту мусор и сорванные афиши вчерашних чтений. Куда же подевался старик, город его забери вместе с его нектаром… Романов попытался ухватить нить рассуждений, но мысли скакали чехардой и отказывались выстраиваться по порядку. Он перегнулся через борт и опустил голову в воду. Когда он вынырнул, холодная вода охотно устремилась за шиворот. Медленно-медленно, как большое облако, формировалась даже не мысль, а предчувствие. Если у него нет больше способности соображать так, как он мог еще вчера… Это означает… Это…
Он еще раз нырнул головой в фонтан, задержал дыхание, стиснул зубы и вынырнул, только когда перед глазами поплыли цветные пятна.
Снова, как и раньше он проваливался в пустоту и не мог ни за что зацепиться. Романов присел на бортик и долго смотрел, как с волос падают на землю круглые капли.
Это значит, что город, как и обещал, отнял у него все. И что вчера они с Беган-Богацким выступили с клоунским номером при полном отсутствии публики. И что каланча — совсем не то здание, в котором Мироедов загадал желание.
А из этого, в свою очередь, следует, что Романов проиграл, остался пустым местом, каким и был всегда, и скоро зарастет травой. Его пронзил стыд такой всепроникающей силы, как будто он подхватил вирус и мгновенно заболел. Он вспомнил свои выкрики в каланче и подумал, что теперь действительно пора уезжать. Нет никаких волшебных домов, двадцать лет работы и его черная папка — туфта, глупость, никчемные потуги, катись оно все к чертям вместе с Мироедовым. Он посмотрел на русалку, обнявшую мозаичную рыбу и подумал, что как ни странно, впервые со дня приезда в город, ему предельно ясно положение, в которое он попал. И еще внезапно вспомнил о бабушке Варваре, которая так хотела, чтобы у ее потомков был дар.
Вокруг все кружилось каруселью: по переулкам метались люди, кто-то тащил за руку орущего ребенка, две женщины толкали тачку, груженую одеялами. Звуки, запах гари и мельтешение пестрых лоскутов вызывали раздражение. Всесильный мэр города, вместо помощи всем этим несчастным ты мечтаешь сбежать. Начни действовать. Для этого не нужно быть сверхталантом или иметь семь пядей во лбу. Прекрати нелепые шатания, организуй подвоз воды, открой пункты помощи. Не смог помочь себе, помоги этим людям. Очевидно, что все это стряслось из-за тебя, из-за твоей светлой персоны, товарищ мэр. И тут он подумал о своем тихом и прохладном кабинете, графине с водой, удобном кресле, телефонах и проворном Воробье. Воспоминание было таким далеким, словно забытый сон.
Едва завернув в Прачечный переулок, Романов увидел, что к проходной завода не подойти: красно-белые пожарные машины стояли в ряд, грузовики и «Газели» громоздились в тесном переулке. Снова мелькнула предательская мысль об отъезде. Что они здесь забыли, полгорода полыхает, а пожарные тут загорают, постарался он отмахнуться от идеи бегства. Гомон разлетался над толпой. Человек сто пятьдесят, не меньше, столпились возле крыльца стеклянной будки, и Романову пришлось расталкивать людей, чтобы добраться до цементных клумб. Наконец его узнали, ругательства и крики тотчас нашли точного адресата.
— Где вода?! — орали сбоку.
— Бензин, твою мать, где, начальник, чем я тебе заправлять буду, святым духом? — подхватил дядька в пожарной каске.
— Детский садик эвакуировали, училище не принимает! — слышались тоненькие причитания.
— Песок куда?
— Зарегистрироваться, я первый день! — кричала тетка, нервно дергая за поводок лежащую на асфальте собачку, и та покорно подползала немного ближе.
— Из города не выпускают!
— Вы главный? Я жалобу напишу, — продолжала кричать тетка, желающая немедленной регистрации.
Романов развернулся лицом к толпе и поднял руку.
— Спокойно, граждане! — крикнул он. Он хотел сказать, что все скоро наладится, что он во всем разберется. Хотел потребовать, чтобы все прекратили панику, излагали четко и по порядку, но никак не мог сформулировать мысль. Вместо этого у него вышло только сиплое: — В порядке очереди, прием через час в кабинете!
Волна неодобрительного мычания и свиста окатила его, он толкнул турникет и прошел сквозь проходную, буркнув старичку, чтобы пускали всех не
