немного прибраться и приготовить Мике и Виолетте на завтрак блинчики.
Когда идет суд, мой домашний кабинет с каждым днем захламляется все больше и больше. Это неизбежно. Но в случае Рут все уже понятно, поэтому я на цыпочках иду во вторую спальню и начинаю складывать документы по делу в коробки. Я собираю бумаги, папки, записки, сделанные во время представления доказательств. Пытаюсь найти нулевой уровень.
Я случайно задеваю одну из папок на столе, и та падает на пол. Подбирая страницы, я просматриваю показания Бриттани Бауэр, которые так и не были заслушаны в суде, и ксерокопии результатов из лаборатории с указанием на наличие у Дэвиса Бауэра нарушений обмена веществ. Это долгий общий список. Почти во всех пунктах стоит «норма», кроме, разумеется, пункта MCADD.
Я просматриваю остальные строки, на которые до сих пор не обращала особого внимания, поскольку сразу ухватилась за главное и занималась только им. По всем остальным показателям Дэвис Бауэр выглядел обычным ребенком со стандартными результатами тестирования.
Я машинально переворачиваю страницу и понимаю, что на другой стороне есть продолжение.
Там, посреди моря «норм», мне бросается в глаза слово «нарушение». Оно находится гораздо ниже в списке результатов. Этот пункт не так важен? Может быть, менее опасен? Я сравниваю результаты с лабораторными тестами, которые были представлены в суде: нагромождение списков белков, которые я не могу выговорить, зубчатые графики спектрометрии, которые я не понимаю.
Я останавливаюсь на странице, которая выглядит как круговой спектр. «Электрофорез». «Гемоглобинопатия». И в нижней части страницы результаты:
Я сажусь за компьютер и ввожу результаты в «Гугл». Если у Дэвиса Бауэра имелось еще какое-то отклонение с медицинской точки зрения, я даже сейчас могу представить его в суде. Я могу потребовать новое рассмотрение из-за вновь открывшегося обстоятельства.
Можно начать все сначала с новым жюри присяжных.
«Обычно не опасное для жизни состояние носителя», — читаю я, и мои надежды рушатся. Вот тебе и очередная потенциальная причина для естественной смерти.
«Семью следует проверить/проконсультировать».
«Гемоглобины перечислены в порядке присутствующего гемоглобина (F > A > S). FA = норма. FAC = переносчик, серповидно-клеточная особенность. FSA = серповидная бета-плюс талассемия».
Тут я вспоминаю кое-что, сказанное Айвеном.
Я опускаюсь на пол, беру пачку протоколов показаний и начинаю читать.
Затем, хоть сейчас и половина пятого утра, я хватаю телефон и просматриваю историю входящих вызовов, пока не нахожу нужный номер.
— Это Кеннеди Маккуорри, — говорю я, когда Уоллес Мерси отвечает хриплым со сна голосом. — И вы нужны мне.
В понедельник утром лестница заполнена операторами с камерами и журналистами. Среди них много представителей других штатов, подхвативших историю о чернокожем парне, который писал расистские оскорбления в адрес себе подобных, сыне медсестры, которую судят в этом же здании за убийство ребенка белого расиста. Несмотря на то что я научила Говарда, как себя вести, если меня к нему не отпустят, судья Тандер поражает меня в очередной раз, соглашаясь отложить прения до десяти утра, чтобы я смогла выступить адвокатом Эдисона, прежде чем снова заняться Рут… Пусть даже для того, чтобы быть официально уволенной.
Камеры следуют за нами по коридору. Я держу Рут под руку и даю Говарду указание прикрывать Эдисона. Все приготовления занимают не более пяти минут. Эдисона отпускают под личное обязательство, назначается дата предсудебного совещания. Потом мы пробиваемся через прессу в обратную сторону.
Никогда еще я так не радовалась возвращению судьи Тандера в зал, куда не допускаются журналисты.
Мы заходим в зал и направляемся к столу защиты. Эдисон, стараясь не привлекать к себе внимания, садится в первом ряду. Но как только мы рассаживаемся, Рут, нахмурясь, смотрит на меня.
— Что вы делаете?
Я растерянно моргаю.
— Что?
— То, что вы представляете Эдисона, еще не значит, что что-то изменилось, — отвечает она.
Прежде чем я успеваю ответить, судья занимает свое место и видит меня в разгар напряженного разговора с клиентом
— Стороны готовы начинать? — спрашивает он.
— Ваша честь, — говорит Рут, — я хотела бы отказаться от адвоката.
Я уверена, до этой секунды судья Тандер полагал, что в зале суда уже ничто не может его удивить.
— Госпожа Джефферсон, почему, скажите на милость, вы хотите отказаться от адвоката после того, как защита уже закончила представлять доказательства? Нам осталось только провести прения.
У Рут ходят желваки.
