– Вставай, вставай! – тряс я их, убеждая следовать за мной.
– Нет, нет, все. Так правильно, – и закрывали глаза.
Я оставлял их и снова обращался к безумной действительности, не соответствующей каким-либо о ней буквально вчерашним представлениям. Все окрест одновременно кипело и вскипало. Совершенно оглушенный, растерянный, я влетел в фойе института, заметив там лишь немногих как-то отчужденных друг от друга защитников незнамо чего, увешанных неведомым мне многочисленным вооружением. Я проскочил в свою мастерскую и застал там трех соучеников-скульпторов Сокова, Косолапова и Орлова. Они молчали, запыленные, злые, спокойные, сосредоточенные. Орлов, сидя на краешке ванны с глиной, сплевывая и отрывочно матерясь, стягивал жгутом перебитую осколком ниже локтя левую руку. Он был весь залит своей и, очевидно, чьей-то чужой кровью. На правом его плече темнел накинутый ремень лежащего в ванне АКМ. Или как-то там по-другому называвшегося стрелятельного устройства. Вообще-то, я человек глубоко невоенный, никогда не видевший, не ведавший никакого обаяния во всей этой доблести, суровости, удали и прочей гиперподростковой чепухе. Никогда я не интересовался деталями этого быта, а также сопутствующего ему снаряжения. Но Орлов, Соков и Косолапов являлись потомственно военными людьми, отслужившими до института в армии не один десяток лет. Обвешанные разного рода военными штуками и приспособлениями, они знали им применение и названия, произносимые с деловым смаком и небрежностью. Нечто самое огромное покоилось на левом плече Сокова, время от времени выбрасывая большие, удлиненные металлические штуки, отчего самого крепкого упертого Сокова отбрасывало назад. Через мгновение на сопредельной территории слышался страшный взрыв. До нас долетали осколки стекла и кирпича.
– Куда высовываешься! – почти со злостью Орлов пригнул мою голову своей здоровой правой рукой, чуть морщась от боли в левой при резком движении. – Голову отрежет. Что мне, всю дорогу отдельно ее волочить до твоей жены? – мрачно по-армейски пошутил он. Я виновато улыбнулся, оглядывая сотоварищей. Хотя, конечно, какой я в этом им сотоварищ – одна обуза. Вот в классе скульптуры, в лепке с натуры или рисовании я, конечно, мог многое подсказать, пособить. А тут – увы. Они, что и говорить, были личности примечательные, удалые. Соков, небольшой, плотный как носорог, на скорости мог разметать все, попадающееся ему на пути. В этом качестве его всегда использовали в армии и в мирное время. Косолапов же, высокий, стройный, гибкий как тореадор, приводя свои руки, ноги и все туловище в некое стремительное вращение наподобие сверкающего колеса, разносил, измельчал в кусочечки все, попадавшее под это неимоверное сверкание и мелькание. От случившихся вблизи врагов оставались только тонко нарезанные ошметки. Орлов же, сдвинув свои соболиные брови, прозрачным взглядом стальных глаз прозревал сквозь стены и предметы, указывая собратьям правильный путь и направление:
– Осторожно, за правой стеной два минометчика. За левой – снайпер! – Все точно сходилось. Враг был упрежден и обезврежен.
Ситуация же тем временем неимоверно обострилась не в нашу пользу. Положение стало полностью безнадежным.
– Не хнычь, прорвемся, – зло сплюнул Соков в мою сторону. Но я и не думал хныкать. Я находился в какой-то прострации, утирая непомерно грязное, в потеках лицо грязной же, липкой рукой.
Вероятно, мы оставались единственным очагом сопротивления, защиты теперь уж и вовсе умозрительных идей и идеалов. На километры вокруг простиралась пустота и тишина. Только наше место продолжало быть изолированной точкой неимоверного кипения. Орлов присмотрелся пристально, сосредоточился, помолчал, потом хрипло выкрикнул:
– Уже со всех сторон. Уходим! Быстро! Да лежи ты! – пригнул он меня к земле. – Идешь третьим. Рывком во двор. Первым Соков, за ним Косолапый, потом ты. Я последним. Понял? – прокричал он мне прямо в ухо. – Я скажу когда!
Первым выкинулся в окно могучим стремительным рывком Соков, увлекая за собой огромное огнестрельное сооружение. Во дворе он дополз до крышки канализационного люка, открыл ее и залег рядом, обращаясь всем своим мощным вооружением на укрытого врага. Как мне объяснил потом Орлов, он прикрывал нас. Следом легко, изящно, как гимнаст, выбросился Косолапов и исчез в люке.
– Теперь ты. Сейчас они откроют прикрывающий огонь, и выбрасываешься. Так. Присядь на корточки. Бросок в окно через подоконник, а там переворачиваешься через правое плечо. Голову поджимаешь. Помнишь, на уроках физкультуры. Помнишь?
– Помню! – прокричал я. Хотя что я, собственно, помнил? В представлении или же на листе бумаги углем, сангиной, соусом, простым карандашом я мог изобразить это и всякое другое весьма достоверно. Но в реальности, телесной практике вряд ли когда-либо совершал нечто подобное. Однако размышлять было некогда.
– Пошел! Ну же! – Орлов прямо выкинул меня из окна. Каким-то нелепым тестоподобным образованием, непрожаренной оладьей я разлаписто вылетел в окно, по дороге грузно задев его бок. В угаре я не почувствовал не то что боли, но самого момента удара. Так или иначе я оказался наружи. Неровно пригибаясь, подскакивая, как заяц, теперь уже почувствовав боль в колене, таки доскакал.
Соков и высунувшийся Косолапов яростным огнем поверх моей головы прикрывали меня. Не помню, как оказался внутри канализационного люка, только Орлов был уже там.
– Теперь быстро! – крикнул Соков, задраивавший крышку и прикреплявший к ней с внутренней стороны большую связку гранат. Мы только успели кубарем скатиться по стволу канала вниз, засунуться в горизонтальный отсек, как грянул страшный взрыв, обрушивший весь ближайший свод.
– Вперед! – командовал за моей спиной Орлов, на взгляд определявший, куда идти. Он не ошибался.
– Ну, теперь все, – вздохнул я, утирая потное лицо, сплошь израненное мелкими порезами от пуль и осколков.
