промыванием, – Александр Константинович маленькими точными руками взял Ренатовы ладони. Держал их, легко сжимая. Почти касаясь щеками лица Рената, глядел ему в глаза своими прозрачными и немигающими. Какая-то точная мера влечения и самосохранения удерживала Рената на минимальном, неясно прослеживаемом по контуру всего тела, но явно ощущаемом расстоянии от Александра Константиновича. Спасительная, оберегающая мера. Или просто мера корректности, непонятно кем выверенная и спущенная ему, тогда еще вполне невежественному и наивному.
– Конечно, условно, – усмехнулся Александр Константинович, отпуская Рената и отстраняясь от него. Ренат посмотрел на Александра Константиновича. Того опять легко и стремительно передернуло. И опять это было секундным видением или миражом. Скорее всего, овеществленная, визуализированная экстраполяция и перенесение собственного внутреннего и телесно-мышечного перенапряжения на собеседника.
Александр Константинович стоял рядом тихий, серьезный, элегантный и спокойный, в темно-сером костюме из поблескивающего лавсана и в серой рубашке. Чистое выбритое лицо было словно обтянуто неким матовым голубоватым маревом. Он по-прежнему улыбался.
Александр Константинович снова приблизил лицо, и теперь Ренат увидел его странно горящие глаза, в которых ничего не отражалось, но которые излучали необыкновенного рода тяжеловатую энергию. Ренат заметил также быстро-быстро подрагивающие губы и вослед им дрожание всех черт лица. В какой-то момент дрожание достигло такого предела, что Ренат почти не узнал знакомого Александра Константиновича. Перед ним был саморазмывающийся, самодробящийся и самоотменяющийся, будто вызываемый из отсутствия, из пустоты, из небытия напряженными усилиями самого Рената облик профессора. Во всяком случае, Ренату так показалось.
– Так бывает, – произнес Александр Константинович. – От самого индивидуума в данном случае мало что зависит. Только интуиция. – Отошел к доске и влажной тряпкой смахнул с нее мелом начертанную схему каких-то непропорционально развивающихся производительных сил и производственных отношений при капитализме. – Хотя все же нельзя утверждать, что от личности абсолютно ничего не зависит. Не зависит от волевой составляющей. Приходится изъясняться метафорами. Собственно, любой нематериальный недетерминированный опыт по-иному излагать невозможно, – Александр Константинович несколько даже по-шутовски развел руки и чуть-чуть изогнулся в иронической позе. Его прекрасный светлый костюм в нескольких местах был испачкан мелом. Но в соседстве со светло-серым эти пробелы придавали костюму вид какого-то почти космического одеяния, сквозь которое прорываются вспышки дальнего спрятанного свечения. – Тут бывают и всякого рода прелести, соблазны. – Александр Константинович замолчал, протирая перемазанные мелом руки, временами засовывая их в карманы. Молчал, словно соображая, каким более понятным и вразумительным способом продолжить рассуждения. – Я все время употребляю это проклятое «как бы». Но оно, собственно, и есть ключевое слово. Единственное, имеющееся в распоряжении крупноагрегатных и неповоротливых образований, вроде человека, обладающих малой частью чистоты и подвижности в виде головного мозга. Так вот, нужно рукоположение перворожденного чистого тела, – рука Александра Константиновича, державшая Рената, буквально налилась жаром и раскалилась, так что Ренат чуть было не отдернул свою, но удержался. Александр Константинович ослабил хватку и улыбнулся одними губами, прямо поднесенными вплотную к его лицу. – Но встречи с ними трудны, редки и маловероятны, – прошелестел он. Отклонился. Выпрямился. Посмотрел на Рената прямо-таки из невероятного далека. – Ты слыхал о кальвинистской идее предопределения, идущей еще от Августина? Божественного предопределения. То есть все изначала предопределено, и сделать уже ничего невозможно. Только смирение. Великая идея. Ну, да это другое. Хотя, конечно, то же самое, просто в другом модусе рассмотрения. Опять отошел вглубь аудитории к доске. – Смотри, – на очищенном черном пространстве доски нарисовал мелом большую окружность. – Это – универсум чистых тел. Они, относительно друг друга, практически – ну, с нетвердыми нашими знаниями об их природе трудно сказать что-либо более определенное – статичны и параллельны. То есть у них свои изменения вдоль оси, идущей вглубь, которые и которую нам наблюдать не дано и соответственно не подлежащие нашему суждению. Можно, конечно, и многие пытаются умозрительно приписать им некоторые значения и направления вектора или векторов. Но все подобное чудовищно недостоверно и, по сути, неверифицируемо. Однако у данных неухватываемых феноменов присутствует мобильность также и в обратном направлении вдоль той же оси к нам. – Александр Константинович нарисовал другую окружность. – Это мы. Любой из нас, предопределенный, сподобившийся накоплению чистоты, начавший процесс, вернее, тот, в котором этот процесс начался. – Он жирно обозначил на доске центры обеих окружностей и жестом подозвал Рената подойти поближе. Ренат приблизился. Испачканной мелом рукой Александр Константинович приобнял его за плечи, оставляя и на его одежде меловые следы пробивающегося, проявляющегося свечения. – У нас это ось времени, а у них – нарастание массы. Мы вдоль нашей движемся необратимо. – Перехватив мел в левую руку, поставил стрелочку, пристально глядя в лицо Рената и даже не оборачиваясь на доску. – А они, хоть и нарастают в одном направлении, но имеют мобильность возврата и сбрасывания массы посредством кванторов пересчета! – Александр Константинович ласково улыбнулся.
– А зачем им вступать в контакт с нами?
– Не знаю. Может, и незачем. Может, им так положено. Может, у них единственное удовольствие такое. Прямо сладострастие! – Александр Константинович несколько разгорячился. Раскраснелся. Голос приобрел высокое металлическое звучание. Потом, словно опомнившись, снова перешел на приглушенные ласковые тона. Чересчур даже приглушенные. – Они тоже не предел самим себе, – и сухой тряпкой, вызывающей прямо-таки першение во рту при одном взгляде на нее, размазал изображение на доске в белое мутное пятно. Присмотревшись, подтер какие-то остававшиеся неразличимые малые детальки. – Чтобы никто не соблазнился, – и улыбнулся.
В дверь заглянули. Это были Андрей и Алексей. Соученики Рената. Уважительно поприветствовали Александра Константиновича и подмигнули Ренату. Тут же дверь и затворили.
