– Господи! Я все время забываю. Ну, конечно, конечно! – он притянул ее к себе. Она уперлась в него руками, легко отстраняясь. Под распахнутой рубашкой ее ладони коснулись его обнаженной груди. Он ощутил их жар. Вздрогнул и отпустил ее.
– Разогреваешься? – спросил озабоченно. Она отвела глаза. – Сколько времени прошло с прошлого раза?
– Восемь часов.
– Господи, уже восемь. Если в такой прогрессии пойдет, то осталось не больше недели.
Молча пошли дальше. Он снова начал:
– Знаешь, в малолетстве я был очень толстый. Ну, очень. Сейчас, конечно, тоже не то чтобы тростиночка. – Посмотрел вниз, оглядывая себя. Она проследила его взгляд и улыбнулась. Глянули друг на друга и рассмеялись. Ему стало немного легче. – У меня была знакомая. Девочка. Внучка нашей соседки. Мать у нее куда-то исчезла, и она со старой-престарой бабкой жила. Потом бабка померла, а девочку куда-то забрали. Я ее больше не видел. Но это потом.
– Я знаю, – тихо подтвердила она.
– И вот она приходит: Постой, а откуда ты знаешь?
– Знаю. – Они миновали мощно-плетеный еще дореволюционной конструкции чугунный железнодорожный мост с крупной, почти в голову пятилетнего ребенка, клепкой. Над ними с грохотом промчался тяжеленный, почти бесконечный состав. Она шла не останавливаясь, чуть-чуть обогнав его, остановившегося и инстинктивно поднявшего голову вверх. Он постоял и последовал за ней. Догнал. – Только их было две.
– Да? Странно. А вспоминаются как одна. Странно.
– Нет, две. Сестрички. Близнецы.
– Сестры? – протянул он неуверенно. – Это потом сестры.
– Другие. А эти приходили, забивались в угол возле печки и так пристально-пристально следили за тобой. Лишь черные глаза сверкали. Две пары мерцающих глазенок. Они были какого-то южного происхождения. И удивительно похожи. На одно лицо.
– Да, очень похожи. Потому и вспоминаются как одна. А откуда ты знаешь?
– Знаю. Только ты путаешь. Они были не соседские. Жили где-то очень далеко. И приходили редко. Всего раз или два. А соседский был Димка. Это он ведь с бабкой жил.
– Да, да, конечно. Я все время путаю. Господи, я все время забываю, – он в сердцах ударил кулаком по гранитному парапету.
– Перестань, – строго сказала она.
Замолчали. Он отвернулся к реке. Вода по мере разглядывания становилась тяжелее. Как бы наливалась тяжестью. И холодом.
– Ладно, ладно, – погладила она его по голове, и сквозь волосы кожей он снова почувствовал нестерпимый жар ее руки. Резко обернулся. Она сделала предупреждающий жест, поднеся палец к губам. Он остановился.
– Ты ко мне?
– Не могу, – с некоторым даже укором отвечала она.
– И где же ты пропадаешь?
– У меня дела. Свои. А что, нельзя? – насмешливо спросила она. – Я ведь невольно выманила за собой:
– Понятно. Я заманил тебя, а ты: То есть виноватый я, – несколько раздраженно проговорил он. – Извини. Но я должен снимать перегрев.
– Пока я еще могу сама. Кое-что мне надо довершить. И ничья это не вина, – отвечала она и стала стремительно удаляться. Он только успел поднять глаза, как обнаружил ее на значительном расстоянии. Она оборотилась к нему почти что почерневшим лицом.
– А-аааа. Машенька. – Иван Петрович перебирал какие-то немногочисленные бумаги. Нынешнее помещение вовсе не напоминало прежний солидный офис.
– Иван Петрович, – девушка медленно опустилась на стул.
Он бросил на нее быстрый взгляд. Почерневшие почти до локтя руки и лицо произвели впечатление. Он поморщился и снова склонился к столу. Не поднимая головы, произнес:
– Попривыкла? – Покопался в бумагах и продолжал: – И глядя в эти черные провалы, пустые без начала и конца: – Оторвал взгляд от стола. – Завершаю. Завершается. Ухожу.
– Иван Петрович, – умоляюще протянула девушка.
– Сама останавливаешь? – Она кивнула. – Понятно.
– Иван Петрович!
– Я уже сорок веков Иван Петрович.
– Иван Петрович, может быть, есть еще возможность все это отменить?
– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Что ты от меня ожидаешь? Все знаешь сама.
– Знаю.
