лицу Одну из них — Почему мятая? Сколько можно говорить! Я устал Смертельно устал от всего этого Боже, как я устал! Извините, Бога ради, за некоторую резкость Полежим на травке, друг Аркадий Дай тебя я нежно поцелую Красота природы, друг Аркадий Она тесно связана впрямую С красотою человеческого тела Дай, тебя тихонько между делом Я тебя раздену ненасильно Только, друг Аркадий, так красиво Больше не говори Говори что-нибудь более обыденное и дельное, даже технологическое, что ли Типа: подвинься, теперь повернись на живот, теперь начинай Присыпан снегом мрачный Питер Лишь белый зайчик пробежит Глядишь – и свою шкурку вытер О красно-каменный гранит И стал фарфорово-прозрачный О, зайчик! ты как перст призрачный Здешних мест Все детство, помню, с тараканом Я забавлялся, сколько мог Полно их было Их хомутами и арканами Мучил То их в темницу, то в острог Посажу Когда один из них взмолился По-человечьи Я помню, что не удивился Но перестал Просто неинтересно стало А тут как раз и Сталин помер Друг Коля с девушкой идет Она к нему склоня головку Так незатейливо и ловко И прутик маленький берет Извивающийся И начинает вдруг стегать Его И по болезненным местам Все В лицо кричит ему: Отстань! От меня! — Вдруг делаясь как хлябь и гать Куда он и проваливается Боится девушка быка Как белая березонька Он мясо рвет живьем, пока Она в наряде розовом Бредет тропинкой полевой Вдруг слышит топот за спиной Оборачивается – он перед ней Живой Растает снег и встанет труп Растает труп – и выйдет зелень И я, словно каким-то зельем Опоенный, себе за труд Духовно-мистический Возьму, так пристально и честно Смотреть, смотреть на это место Пока не покажется глубокоспрятанный виновник всего этого Сияет свет над магазином Какой-то силой неземной С плетеной вязаной корзиной Я внутрь хожу и вслед за мной Как будто пенье, трепет крыл Прилавки будто бы накрыл Всем умопостигаемым Всевозможным Приходит, честно объявляется: Вот я пришел вас всех убить! — Они в ответ же удивляются: Не может быть! не может быть! — Отчего же? — И убивает всех подряд Вот они мертвые лежат И все продолжают удивляться: Не может быть! Пушкин по снегу пошел прогуляться Черные ножки свои добела Застудил Люди гуляют кругом да дивятся: Вон, погляди-ка, в чем мать родила Его! — Сверху весь черный, а снизу весь белый — Матушка-Русь, до чего дожила! Да так с тех пор и пошлоСтихи написанные от усталости
Такая, знаете ли, усталость. Ну, прямо такая усталость! Ну, просто за что ни возьмусь – руки от усталости не подымаются. И хорошо бы это просто моя собственная усталость. А то ведь во всем вокруг чуется подобное. Вот смотришь, стихи пишут, тихие, приятные и даже идеологизируют это. Вот – говорят – пришло время лирики, чистого и незамутненного личного голоса. А оно как бы легче всего по-старому – в виде приятного лирического говорения выходит. Это вот и есть будущее. Ребята, признайтесь, устали. Вот и жесты минималистско-сохраняющие. Конечно, конечно, после всякой жесткости хочется мягкости, но ведь не в старой же карете. Ведь новая мягкость – она же от старой мягкости отстоит намного дальше от ближней жесткости, которой она вроде бы впрямую противостоит. Это как у Платонова горбун радуется, что все парни на войну уйдут, а бабы ему достанутся. Не достанутся.
Несчастную злодейку Турандот Хотят заставить замуж пожениться Насильно Она ж как кошка белая над сценою кружится Но он идет! он близится, идет! Тот, кто ее за крылья схватит На землю сбросит, ноги вырвет Ее от отвращенья вырвет Прямо на праздничное платье Подвенечное Прямо на сцену Я вижу странную картину Исполненную смысла тайного Как маленького Буратину Под сенью дерева платанового Два зверя дикие и мудрые Чему-то тихо наставляют Потом уходят, оставляют Он вскрикивает: Еим! Удрые!
