– Получается, что за детьми следят всего две монахини?
– Еще одна спит в детской.
Деймон снова что-то ей шепнул.
– Да, и не забудьте: они всегда очень рано встают, на службу.
– Я помню. Они и в Годстоу всегда так делали.
Даже если удастся проникнуть внутрь, времени, чтобы найти Лиру и скрыться с ней, будет не так уж много. И выдать их сможет что угодно – достаточно, чтобы хоть один ребенок в детской испугался незнакомцев и заплакал.
Малкольм расспросил миссис Симкин о расположении дверей и окон в кухне и вообще обо всем, что только мог придумать. И чем больше он слышал, тем труднее ему казалось все предприятие… и тем мрачнее он становился.
– Что ж, спасибо вам большое, – сказал он наконец. – Все это очень полезно.
Женщина кивнула и вернулась назад, к очагу.
– И что мы будем делать со всем этим? – тихо спросила Элис.
– Заберемся туда и спасем ее. Но представь, что там двадцать малышей и все спят! Как мы узнаем, кто из них она?
–
– Когда она не спит – да. Пан узнает Асту и Бена тоже. Но если она будет спать… Мы же не можем перебудить их всех.
– Я не ошибусь. И ты вообще-то тоже.
– Ну, хорошо. Сколько сейчас времени? Начало ночи или уже конец?
– Я только знаю, что темно.
– Ну, тогда пошли.
– Ты себя уже нормально чувствуешь для такого?
– Да, мне уже гораздо лучше.
На самом деле у Малкольма еще все болело, и голова слегка кружилась, но сама мысль о том, чтобы прохлаждаться в пещере, пока Лиру держат под замком, была ему невыносима. Он медленно встал и двинулся к выходу, тихо, осторожно, без лишнего шума. Элис между тем собирала вещи и увязывала их в одеяло, как Боутрайт.
– То печенье, которое она так любит, – тихо сказал Малкольм Элис, очутившись снаружи. – Оно все еще в каноэ?
– Сюда мы его не приносили. Наверняка да.
– Надо будет дать ей одно, чтобы не кричала.
– Да, если…
– Следи, чтобы за нами Эндрю не пошел.
– Ты дорогу-то до каноэ помнишь?
– Если будем идти все время вниз, рано или поздно дойдем.
На это он, по крайней мере, надеялся. Даже если Джордж Боутрайт уже совсем пришел в себя (что было сомнительно), вряд ли стоило просить его проводить их до лодки. Он бы захотел знать, куда они собрались и что намерены делать, – и непременно стал бы отговаривать.
Малкольм выбросил эти мысли из головы. Похоже, у него появилась новая способность: теперь он мог по собственной воле прекратить думать о том, о чем думать не хотел. Шагая по озаренной луной тропинке, он то и дело отталкивал куда-то в сторону мысли о маме и папе и о том, как им, наверное, сейчас плохо: думают, куда он пропал, жив ли, как найдет дорогу домой посреди потопа… Под дубами царила тьма, так что неважно, какое у него сейчас лицо, все равно никто не видит… К тому же, он и с этим быстро справился – всего за несколько секунд.
– Вон уже и вода, – сказала Элис.
– Идем тише, – скомандовал он. – Тут могут и другие лодки шастать.
Они стояли неподвижно в древесной тени, глядя во все глаза и слушая во все уши.
Впереди простиралась водная ширь. Никаких посторонних звуков, только шелест волн о траву и кусты.
Малкольм попробовал вспомнить, где они бросили лодку, слева от тропинки или справа?
– А ты помнишь, где…
– Да вон же она, смотри, – ответила Элис.
Она показывала налево; Малкольм проследил за ее взглядом и действительно увидел лодку. Та стояла почти на виду, но при этом всего мгновение назад ее как будто там и не было. Луна светила так ярко, что под деревьями все тонуло в путанице теней.
– Ты видишь лучше меня.
С этими словами он вытащил лодку на траву, осмотрел от носа до кормы и развернул правильной стороной.
Он обращался с ней очень нежно, ощупывая каждый дюйм корпуса, проверяя, насколько прочны скобы для обручей, пересчитывая сами обручи,
