– Элли? – перебила она. – Отлично. Все замечательно!
– А кто… – шепотом начал он.
– Эта леди здесь хозяйка, – шепнула Элис в ответ. – Она очень добрая, но…
Малкольм протер глаза и с большой неохотой выбрался из каноэ. Он спал так крепко, что снов не запомнил, – если только все приключение с белым аббатством ему не приснилось. А что, вполне могло и присниться: воспоминания возвращались обрывками и казались странными.
Вялый, отяжелевший со сна, он побрел следом за Элис (
А сама женщина…
Она была молода – немного за двадцать, насколько мог судить Малкольм, – и очень миловидна. Солнце сверкало на ее золотых волосах и светло- зеленом платье. Стоя на коленях в траве, рядом с Лирой, женщина щекотала ее и сыпала ей на лицо цветочные лепестки, опадавшие с деревьев, а время от времени наклонялась пониже, чтобы дать малышке поиграть с длинным ожерельем – вот только Лире никак не удавалось его схватить. Всякий раз, как он сжимала кулачок, бусины каким-то образом ускользали от ее пальцев.
– Мисс, это Ричард, – сказала Элис.
Одним стремительным и грациозным движением женщина поднялась с колен.
– Здравствуй, Ричард, – сказала она. – Хорошо ли тебе спалось?
– Очень хорошо. Спасибо, мисс! А сейчас утро или уже день?
– Около полудня. Если Сандра уже освободила чашку, можешь выпить кофе. Хочешь кофе?
– Да, с удовольствием.
Элис наполнила чашку из медного чайника, подвешенного над огнем – маленьким костерком в круге камней.
– Спасибо. А вы прямо здесь и живете? – спросил Малкольм.
– Не всегда. Только когда пожелаю. А ты где живешь?
– В Оксфорде. Выше по реке…
Женщина вроде бы слушала внимательно, но так, словно интересовали ее не слова, а только звуки голоса. И все в ней было приятно – сплошная красота, доброта и нежность; но почему-то Малкольму стало не по себе.
– А что вы собираетесь делать с маленькой Элли? – спросила она.
– Хотим отвезти ее к отцу. В Лондон.
– Неблизкий путь, – заметила женщина, снова усаживаясь на траву и поглаживая Лиру по головке. Пан уже и сам превратился в бабочку и пытался кружиться с остальными, а те – голубые, крупные, – облаком вились вокруг него, ободряя, помогая, поднимая его над землей все выше и выше. Но он не мог улететь слишком далеко от Лиры и вскоре упал на траву рядом с ней – легко, как сухой листок. Коснувшись земли, он превратился в мышку и быстро взобрался к девочке на плечо.
– Ну да, это правда, – кивнул женщине Малкольм.
– Можете отдохнуть здесь. Оставайтесь, сколько захотите.
– Спасибо…
Элис возилась с чем-то у огня.
– Вот, держи, – сказала она, протягивая ему тарелку с яичницей из двух яиц и вилку.
– Ой, спасибо! – воскликнул Малкольм, внезапно почувствовав, как он голоден.
И расправился с яичницей в два счета.
Лира смеялась. Женщина подхватила ее на руки, подняла над головой и засмеялась вместе с ней. Пан снова стал бабочкой, белоснежной и легкой, и заплясал в воздухе с остальными. На сей раз у него все получилось, но Малкольм, глядя на них, вдруг подумал: «А что если ее деймон – не одна бабочка, а все они?»
От этой мысли его бросило в дрожь.
Элис протянула ему ломоть хлеба. Тот оказался свежим и мягким – совсем не то, что черствый кирпич, об который Малкольм едва не обломал зубы в пещере. И на вкус просто был восхитительным, ничего вкуснее он за всю свою жизнь не ел.
– Простите, мисс, а как вас зовут? – спросил он, покончив с хлебом.
– Диания, – ответила женщина.
– Диана?
– Нет, Диания.
– А-а. А скажите… м-м-м… сколько еще отсюда до Лондона?
