– Ну, он же все-таки был англичанин. Или нет?
– Боннвиль? По-моему, француз. Эй, смотри-ка!
Первая, титульная страница оказалась машинописной, и Малкольм прочел: «Анализ некоторых философских выводов из теории поля Русакова. Жерар Боннвиль, доктор философии».
– Поле Русакова! – вскричал Малкольм. – Мы были правы! Он о нем знал!
– И он, оказывается, был доктором философии. Как доктор Релф. Надо бы отвезти все это ей.
– Да, – согласился он. – Если мы когда-нибудь…
– А что там еще в папке?
Малкольм перелистал страницы. Плотный машинописный текст перемежался уравнениями с какими-то странными математическими символами, которые Малкольм видел впервые в жизни; нечего было и надеяться, что он во всем этом разберется. Он вздохнул и вернулся к началу:
– Оставим на потом, – сказал Малкольм. – Но вот увидишь, это будет интересно.
– А что там еще есть?
В третьей, четвертой и пятой папках бумаги оказались совершенно неудобочитаемые: мешанина из букв, цифр и символов, не похожая ни на один человеческий язык.
– Должно быть, это шифр, – догадался Малкольм. – Доктор Релф и эти ее «Оукли-стрит» наверняка в нем разберутся.
На самом дне рюкзака лежало что-то еще, и тоже тяжелое. Что-то завернутое в промасленную ткань, под которой оказалась еще один слой из толстой мягкой кожи, а под ним – еще один, из черного бархата. Развернув ткань, Малкольм увидел квадратный деревянный ларчик, размером с ладонь взрослого мужчины и богато украшенный инкрустацией: вся его поверхность была покрыта причудливыми узорами.
– Смотри, какая красота! – ахнул Малкольм, любуясь искусной работой. – Сколько же нужно лет, чтобы такое смастерить?
– А как он открывается? – спросила Аста, превращаясь в мышку.
Малкольм повертел ларчик во все стороны, но не нашел ничего – ни петель, ни защелки, ни скважины для ключа.
– Хм-м… – пробормотал он. – Ну, если нет петель…
– Значит, крышка просто снимается?
Малкольм попробовал и выяснил, что нет.
– А вот если бы ты был механиком… – но договорить Аста не успела, потому что Малкольм смахнул ее рукой с планшира.
Не долетев до воды, она превратилась в бабочку, вспорхнула и села ему на голову.
А Малкольм медленно вертел ларчик в руках, нажимая то там, то сям в поисках потайной защелки.
– Попробуй с того краю, – прошелестела Аста голосом бабочки. – Там, где оно такое… зелененькое.
– И что с ним сделать?
– Попробуй сдвинуть вбок.
Малкольм надавил на зеленую полоску – сначала слегка, потом сильнее, – и почувствовал какое-то движение под рукой. Узкая панель, идущая вдоль одной из стенок ларца, отъехала вбок, образовав выступ длиной с ноготь большого пальца.
– Ага! – усмехнулся Малкольм. – Неплохо для начала.
Он задвинул панель обратно, потом снова выдвинул, ища хоть какую-нибудь подсказку, на что нажать дальше. И через пару секунд нашел: такая же панель на противоположной стенке сдвинулась точно на такое же расстояние.
– Кажется, получается, – заметил Малкольм.
После того, как сместилась вторая панель, первую удалось выдвинуть еще немного дальше. Затем еще немного подалась и вторая, а затем все повторилось в третий раз. Но на этом дело застопорилось. Обе панели можно было задвинуть обратно и начать все с начала, но выдвигались они только на три ступеньки, а этого было мало.
Малкольм еще раз осмотрел ларчик со всех сторон, и вдруг…
– Ага! Понял!..
Он выдвинул обе боковушки до упора, надавил сбоку на верхнюю крышку – и та легко скользнула вперед. Вот так – проще некуда!
– Ого! – сказала Аста. – Это не…
Внутри, на ложе из черного бархата, сверкал какой-то золотой инструмент, похожий на большие часы или компас. И это была самая прекрасная вещь, какую за всю свою жизнь видели Малкольм и его деймон. Инструмент оказался точно таким, как описала его доктор Релф, но при этом куда красивее, чем
