– Ого! И что вы ей сказали?
– Странный вышел разговор. Она почему-то решила, что я как-то связана с ребенком. Это и правда так, но только косвенно, через тебя. Очень похоже… – Она замолчала, будто пораженная внезапной мыслью; чайник завис в воздухе, – …как будто она узнала об этом с помощью алетиометра. Да! Именно такое частичное знание получаешь, если торопишься или не слишком хорошо умеешь обращаться с инструментом. Ей было очень интересно, где находится ребенок, и что-то подсказало ей, что я могу это знать.
– Но вы же не…
– Конечно, нет. Конечно, нет! Она начала расспрашивать про оксфордскую группу по изучению алетиометра и… о всяком другом. Но очень вежливо, по-светски, словно это все не важно. Потом перешла к ребенку, которого держат где-то в Оксфорде или под Оксфордом – и снова так, будто ей это любопытно, но не более того. Хотя для нее это было еще как важно: Джеспер следил за ее деймоном. Тот так схватился за спинку ее кресла, что у него пальцы побелели.
Погрузившись в раздумья, она поставила чайник на плиту и взяла жестянку с чаем. Малкольм молча наблюдал за ней.
Доктор Релф тоже молчала, пока они не уселись с чаем у камина.
– Малкольм, – сказала она, наконец, глубоко вздохнув. – Я хочу рискнуть и сказать тебе кое-что, чего говорить не должна. Ты сможешь сохранить все в тайне? Понимаешь, насколько это важно?
– Да, вполне.
– Еще бы ты не понимал. Я ужасно боюсь подвергнуть тебя опасности и не понимаю, что для тебя опаснее: знать или не знать.
– Наверное, опаснее не знать.
– Вот и я так думаю. Дело в том, что я покинула группу по изучению алетиометра.
– Почему?
– Мне дали шанс заняться кое-чем другим. Поработать с другим алетиометром, самостоятельно.
– Я думал, их не так-то много.
– Один внезапно освободился.
– Вот это удача!
– Не знаю. Возможно. Думаю, именно это в том числе и пыталась выяснить миссис Колтер: есть ли у меня алетиометр.
– Значит, она шпион?
– Думаю, да. Той, другой стороны.
– Но вы же ей не сказали? Скрыли, что работаете с ним?
– Надеюсь, мне это удалось. Этот ее деймон… по его лицу ничего нельзя прочесть.
– Вообще-то он был потрясен, когда я сказал про Жерара Боннвиля.
– Да. И она тоже. Не уверена, что тебе стоило это делать.
– Тогда бы мы ничего не узнали.
– Чего не узнали бы?
– Что она его знает. Помните, я говорил про сломанный ставень в монастыре, и что там был человек, который бил своего деймона?
– Да.
– Ставень не был сломан. Сестра Бенедикта сказала, кто-то забыл его закрыть.
– А вот это уже интересно. Уж не оставил ли его кто-то открытым намеренно?
– Об этом я как раз и думал, – сказал Малкольм. – Только вот не знаю, кто бы на такое пошел.
Доктор Релф поставила чашку на каминную решетку.
– Малкольм, ты же никому не скажешь про алетиометр?
– Никому! – Он даже удивился, что она спрашивает.
– Я и не думала, что скажешь. Но это
– Конечно же, я никому не скажу.
Доктор Релф подошла к окну. Малкольм съел печенье и спросил:
– Доктор Релф, а могу я вас спросить: что вы делаете с алетиометром? То же, что делали в группе?
– Нет, не то же самое. Те, кто мне его дал, хотят в том числе узнать о Лире.
– А что они хотят о ней узнать?
– Она очень важна, но они не понимают, почему… А еще они хотят выяснить кое-что о Пыли.
Она так и стояла спиной к нему. Малкольм чувствовал, что ей не очень-то хочется отвечать на его вопросы, но еще один, последний, он просто обязан был задать.
