аврора, о которой он недавно прочел в словаре, а за ней последовал раскат грома, отдавшийся во всем теле такой дрожью, что у Малкольма подкосились ноги. В ужасе он вцепился в каменный парапет.
– «
– «…
Здесь, на мосту, он был как на ладони перед гневом небес, и это было по-настоящему жутко. Оторвавшись от парапета, он торопливо зашагал через мост, на ту сторону, под укрытие монастырских стен, туда, где из часовни доносилось чуть слышное пение.
Добравшись до кухни, он постучал в окно камешком – стук в дверь могли бы не услышать за шумом непогоды. Элис тут же открыла и вышла к нему, кутаясь в тонкий плащ. Дождь накинулся на нее и вымочил ее всю в мгновение ока: волосы повисли мокрыми прядями и облепили лицо.
– Знаешь, где садовые сараи? – тихо спросила она.
– Монастырские?
– А какие же еще, придурок? Тебе нужен тот, что слева, самый дальний. В нем свет горит. Но ты туда прямо не ходи, зайди в соседний и посмотри оттуда. Иди давай, все сам увидишь.
– Но что…
– Иди, тебе сказано. Не могу я тут с тобой торчать! Там Лира одна осталась.
– А где сестра Ката…
Элис только покачала головой. Ее деймон, Бен, о чем-то торопливо шептался с Астой. Когда Элис повернулась к двери, Бен, превратившись в хорька, запрыгнул ей на руки. Малкольм почувствовал, как Аста вскарабкалась ему на плечо, а потом дверь за Элис захлопнулась, и они остались одни.
– Что он тебе сказал? – спросил он уже во второй раз за день.
– Чтобы мы были осторожны и не шумели. Надо все делать очень-очень тихо.
Малкольм кивнул. Аста скользнула ему под плащ, повертелась немного и высунула нос через горловину, прямо у него под подбородком. Они пошли вдоль монастырской стены, от моста – к садам, где в ту памятную ночь лорд Азриэл гулял со своей дочкой на руках при лунном свете. Малкольму приходилось внимательно смотреть под ноги: за пеленой дождя он не видел дальше своего носа, а под ногами бурлила вода, потоками несущаяся от реки. Неужели Темза все-таки вышла из берегов? Отсюда было не разглядеть, но вывод напрашивался сам.
Наконец, они добрались до огорода, и Аста сказала:
– Вон тот сарай, самый последний. Там и правда свет горит.
И действительно, протерев глаза и снова прикрыв их ладонью на пару секунд, Малкольм увидел тускло мерцающий огонек в окошке дальнего сарая. В том, которое смотрело на реку, а не на монастырь.
Расположение сараев он знал, потому что не раз помогал сестре Марте в саду. Последние два на самом деле были одним большим сараем, разделенным пополам тонкой перегородкой. Двери держались на простых железных крючках. Сестра Марта специально их не запирала: мол, красть тут особо нечего, а с ключом возиться каждый раз неохота.
С величайшей осторожностью, чтобы ни в коем случае не шуметь, Малкольм откинул крючок на двери в сарай, примыкавший к освещенному. Аста уже превратилась в сову, чтобы лучше видеть: в этом сарае сестра Марта держала цветочные горшки, и если бы Малкольм налетел на них в темноте, то грохот поднялся бы такой, что его услышали бы даже сквозь шум непогоды.
Малкольм крался на цыпочках в темноте… а впрочем, было не так уж и темно. Перегородка между этим и соседним сараем была в одну доску толщиной, и кое-где доски покорежились, пропуская слабый желтоватый свет свечи, мерцавшей на сквозняке. Тонкая кровля гудела и ходила ходуном, и Малкольму на миг почудилось, будто он – внутри огромного барабана, который того и гляди лопнет под бешеным напором палочек.
Аккуратно переступив через горшки, Малкольм коснулся ладонями перегородки, прижался ухом к щели. Из соседнего сарая как будто послышался голос… потом другой… и тут Малкольм в ужасе замер, потому что вслед за голосами раздался знакомый ему жуткий звук – тонкий, взлаивающий хохот. Боннвиль был здесь, в каком-то шаге от него, за хлипкой стенкой. Аста превратилась в мотылька и села у другой щели, но Малкольму было не до нее. Почувствовав за перегородкой какое-то движение, он наклонился и заглянул между досками. Жерар Боннвиль и сестра Катарина сжимали друг друга в грубых, неловких объятиях. Монахиня полулежала на груде пустых мешков, и в свете свечи блестели ее голые ноги, а гиена вылизывала ее деймона-мопса – тот перевернулся на спину и извивался от удовольствия…
Малкольм осторожно отступил от перегородки. На это ему еще хватило духа – но едва-едва. Отойдя к противоположной стене, он сел на перевернутый ящик в дальнем углу сарая.
– Ты видел? – прошептала Аста.
– Она ведь должна смотреть за…
– Вот потому-то он – с ней! Он хочет, чтобы она отдала ему Лиру!
Малкольму казалось, что мысли у него в голове кружатся, словно листья на ветру. Он не мог ни на чем сосредоточиться, не мог ни о чем подумать как следует.
