– Вы идете к королеве Ирине?
Лорелея похолодела и даже отступила на несколько шагов. Лео перестал смеяться и подскочил к сестре, готовый защищать ее.
– Да, к королеве Ирине, – подтвердил Кэль.
Ладони принцессы сами собой сжались в кулаки. Магическая мощь заискрила, забурлила в венах, ринулась к кончикам пальцев.
– Ваше величество сказали, что вы в долгу передо мной и моим братом.
Кэль учтиво склонил голову, но в его глазах мелькнула настороженность.
– Если так, – продолжала Лорелея, – то вот вам способ оплатить этот долг. Забудьте про Транке. Забудьте про меня, про моего брата, про кречета и вообще про всё это происшествие. Ни словом, ни намеком не выдайте королеве, что видели нас. Ибо королева Ирина сурово наказывает всякого, кто причинил ей неприятности, а у жителей Транке и без королевского гнева достаточно бед.
Кэль вновь коснулся ладонью лба и тихо произнес:
– Мой долг куда обширнее и не может быть оплачен простым молчанием о сегодняшнем происшествии. Ты спасла нам жизнь.
– А молчание вашего величества и ваших спутников спасет жизнь нам, – сказала Лорелея, глядя королю в янтарные глаза. Секундой позже она добавила: – Ваше молчание спасет также несколько сотен горожан.
Кэль вытянул руку вперед.
– Клянусь королевской честью.
Лорелея, чуть подумав, накрыла его руку ладонью. Пальцы драконита скользнули по ее запястью и выше, к локтю – в Элдре так принято выражать дружбу и признательность. Лорелея вспыхнула и вся затрепетала, сердце забилось быстрее. Нет, сейчас не время и не место для подобных реакций. Она принялась лихорадочно вспоминать, в каких выражениях королевские особы прощаются с драконитами. К счастью, память быстро подсунула нужную фразу.
– Да явит Небо свою благосклонность вашему величеству на всем протяжении пути.
Кэль расширил глаза. Он никак не ожидал, что девушка из приграничного городка знает столь учтивые слова прощания.
– Да не обделит Небо своею благодатью и твои шаги, и шаги твоих спутников, – с достоинством ответил король Элдры.
Лорелея чуть улыбнулась ему, высвободила руку и вместе с Лео исчезла в лесной чаще.
– Еще хоть раз заикнешься о дворцовом этикете – и я тебе рот навеки запечатаю, так и знай, – посулила Лорелея, едва они с Лео оказались на достаточном расстоянии от драконитов.
– Да я вообще молчал! – принялся возражать Лео.
Брат и сестра перелезли через поваленное дерево.
– Хотя, по-моему, вся беседа получилась очень даже…
– Слушай, Леопольд Арлен Вольфганг Дидерих! Еще одно слово, и ты…
– И я румянцем уподоблюсь вечерней заре, потому что ты мне уши надерешь, – завершил Лео.
Лорелея хотела сказать что-нибудь обидное – зная, впрочем, что на любую ее колкость у Лео найдется достойный ответ, – однако в это мгновение мозг принцессы пронзили Сашины мысли. Саша передала ей образ Габриля, привалившегося к стене трактира, в окровавленной рубахе. С пугающей скоростью кровь лилась из его груди и пузырилась на полу у ног.
Ужас пронзил Лорелею. Нет, Габриль не может погибнуть. Если ему и суждена смерть, то не такая – не в трактире, не от рук полубезумных горожан. А главное – не сейчас.
Лорелея бросилась бежать к Транке.
– Что с тобой? – крикнул Лео, настигая сестру.
Магическая мощь пронзила обе руки Лорелеи, и девушка сжала пальцы в кулаки.
– Габриль ранен!
«Много крови. Очень много. Большая рана. Глубокая», – телепатировала Саша. Мысленным взором принцесса увидела рядом с Габрилем окровавленное копье.
Топорная работа. Какой-то горожанин это копье выстругал, хотел пронзить кого-нибудь из драконитов, – но удар принял на себя Габриль. Почему? За что? За то, что Лорелея и Лео помогли драконитам сбежать, а Габриль, вместо того чтобы просить о помощи супругу мэра, сам вздумал утихомиривать толпу?
Не важно, как был ранен Габриль. Важно одно – успеть к нему, спасти его жизнь.
Лорелея почти пролетела над мощеной дорожкой и спряталась за дубом, на ветках которого еще уцелели пожухлые листья. Лео в три прыжка очутился перед городскими воротами, отодвинул засов и распахнул створки. Ужас и отчаяние, пульсировавшие у Лорелеи в крови, отражались в глазах принца. Если Габриль умрет, принц и принцесса останутся совсем одни на белом свете. В течение девяти лет Габриль был им и отцом, и защитником, и наставником; они выжили только благодаря ему.
