— Тебе, наверное, стоит поговорить с кем-нибудь, кто сможет убедить тебя: в случившемся нет твоей вины.
Я чувствую, что опять весь дрожу.
— Я никогда не утверждал, что так считаю.
Она смеется, и в ее смехе звучит горечь, которую я никогда раньше не замечал.
— Саймон, ради бога! Я помню, каким ты становился из-за любой ерунды, касающейся детей, когда они были еще маленькими. Ты говорил мне о том, что их судьба может быть сломана оттого, что они не ходят на эти «детские дни», совместные игры. Я знаю тебя, Саймон. И уверена: ты считаешь, будто все произошло из-за тебя. Даже более того, я подозреваю, что ты сомневался в нашем сыне и, пусть даже на секунду, но поверил, что он и впрямь это сделал. И я… Я знаю тебя… ты думаешь, что если бы нашел его…
— Немедленно прекрати, — не выдерживаю я.
Она не двигается с места. И не отступает.
— Я знаю тебя, Саймон. — Слезы снова текут у нее из глаз. — Но я просто не в силах тебе сейчас помочь.
Рейчел поворачивается и выходит из спальни. И я остаюсь в доме совсем один. Горькая насмешка заключается в том, что долгие годы я мечтал об этом бессчетное количество раз.
ГЛАВА 31
День двадцать какой-то
В один день, счет которым я давно уже потерял, я поднимаюсь с дивана, чувствуя, как затекло мое тело и онемели мышцы. Задним числом я понимаю, что уже оделся. Зашнуровав кроссовки для бега, я выхожу за дверь. Вокруг дома больше никого нет. Все оставили меня в покое.
Я припускаю с места в карьер, глядя на то, как ноги двигаются на автопилоте без моего участия. Они словно бы сами повторяют шаг за шагом путь, проделанный недели назад, как будто следуя за светящейся нитью, что указывала путь, конец которого мне был неизвестен.
На полдороге к дому Мартинов-Кляйнов я замедляю бег, потому что вдруг понимаю, куда меня ведет подсознание. До сих пор я не оглядывался по сторонам и не ведал, куда направляюсь. Но зато теперь всё встает на свои места. На секунду у меня возникает желание повернуть назад, но вместо этого я почему-то прибавляю скорость, удвоив усилия. Я дышу неровно, холодный воздух рвет мои легкие, и дыхание — единственное доказательство того, что я все еще цепляюсь за жизнь.
Я не замедляю бега около газона Мартинов-Кляйнов, а одним скачком преодолеваю расстояние до просвета в куще деревьев за их домом и оказываюсь в лесу.
Я останавливаюсь у пруда, как будто наткнувшись на невидимую стену, и издалека смотрю на темную неровную линию форта. Пронизывающий ветер раскачивает оголенные деревья, и я чувствую на замерзших щеках его ледяное прикосновение. Изо рта у меня идет пар, и от этого перед глазами на пустынном и неподвижном ландшафте появляется иллюзия движения.
Сначала один шаг, за ним — второй. Нерешительно продвигаясь вперед, я опять оказываюсь на том месте, где погиб мой сын. Я опять здесь, и время снова останавливается для меня.
Солнце опускается за верхушки сосен, и длинные тени протягиваются по земле между стволами.
Как я могу уйти? Разве можно просто уйти? Ведь тогда Джейк останется тут совсем один, хотя, конечно, его здесь больше нет. И все равно я не могу этого сделать. Раз мне не дано жить рядом с ним, я буду рядом с тем местом, где окончилась его жизнь.
И теперь мне остается лишь одно — вспоминать все с самого начала.
Будильник зазвенел в 5.50 утра, 12 октября 1997 года. Я до сих пор помню его мелодию — песня «Водопады» группы «TLC»:
Я перегнулся через Рейчел и выключил будильник. Когда моя рука скользнула по ее животу, я ощутил нежное подталкивание. Или это просто мне показалось? Вчера ночью я наблюдал, как крошечная ножка толкалась в животе матери (по крайней мере, это выглядело, как ножка). Я смотрел до тех пор, пока движение не прекратилось. Рейчел сказала, что ребеночек успокоился, но я подождал еще немного, чтобы убедиться наверняка: а вдруг это
