Так и повелось, что они начали работать вместе – собирали в лесу фрукты, украшали плато камнями и лианами для субботних пиров, иногда часами гуляли вдоль береговой линии.
Это продолжалось почти год, а потом в Кармен словно переключили тумблер. Она заскучала и замкнулась в себе. Тау ее утешала – это естественная реакция на переезд, все люди с Большой земли, которым повезло остаться на острове, проходят через подобное.
Но, видимо, мятежная душа Кармен не переносила постоянства. Ее питала дорога, перемена декораций, приключения.
Кто-то рассказал ей о Пляже Плача. Она сходила один раз, второй, третий, проорала о своей боли в равнодушное лицо океана. Вроде бы помогло. Но ненадолго – она возвращалась на пляж снова и снова, как будто подсела на освобождение от дурных эмоций, точно на наркотик.
Тау пыталась ее предупредить:
– Ведь все знают, куда и зачем ты уходишь. Мы все это иногда делаем. Но на прошлой неделе ты была на Пляже Плача трижды. Это слишком много. Это опасно. Могут присмотреться к тебе и решить, что ошиблись. Что твоя душа слишком черна для того, чтобы здесь находиться.
– И что будет тогда? – почти равнодушно поинтересовалась Кармен.
– Тогда тебе придется покинуть остров. А ты сама понимаешь, что это значит.
Кармен рассеянно кивнула. Но сделала по-своему. И в одно прекрасное утро Тау не увидела ее среди жителей коммуны, пришедших на главную деревенскую площадь, где располагалась импровизированная столовая. А когда спросила: «Где же Кармен?», все со вздохом отвели глаза.
Тау долго о ней не грустила. Она была слишком предана острову, она не позволила бы печали оставить веснушки едкой ржавчины на ее душе.
Да, ссориться на острове было опасно.
Но, конечно, все жители были всего лишь людьми, поэтому тихие стычки между ними всё равно случались. Но никто не смел дать волю своим чувствам, повысить голос или сказать что-то грубое при свидетелях. Поэтому Тау с любопытством подслушала разговор охранников, состояние которых было явно далеко от безмятежной гармонии.
Тот, что постарше, напоминал викинга – рыжая борода, заплетенная в живописную косицу, гладко выбритый загорелый череп, только на макушке прядь спутанных просоленных волос, самопальные татуировки на мускулистом теле – чернила поблекли от времени, почти стерлись. Второй, помоложе, был невысокого роста, коренастый, крепкий, с пластикой боевого монаха и пустым жестким взглядом человека, который не понаслышке знает о том, что такое война. Наверное, из-за боевого опыта в горячих точках и было принято решение вызволить его из «мясной» клетки и сохранить ему жизнь.
Охранники всегда держались обособленно, ночевали в гамаках у хижины Старика, ели отдельно. Поэтому Тау почти ничего о них не знала.
– Не могу я так больше, – говорил молодой. – Она мне снится. Каждую ночь снится. Понимаешь, она была беременна. Мы собирались поехать в отпуск вместе, билеты были куплены. Но в последний момент врач запретил ей ехать в тропики. Сказал, что это опасно для ребенка. И она осталась. Я обещал ей вернуться. А теперь получается, что я бросил ее.
– Это было почти два года назад, – раздраженно отвечал ему рыжий. – Почему тебя это так заботит? Тебе здесь хорошо.
– Откуда ты можешь знать? – Молодой говорил, чеканя каждое слово, как будто камни бросал. – Ни на минуту я не переставал думать о своих. И ни ваши идиотские улыбки, ни ваше субботнее пойло не в состоянии заставить меня забыть моих девочек… Одну из которых я даже не видел. А ей уже полтора года.
Тау, ахнув, прижала ладонь ко рту. Едва не выдала себя изумленным шумным выдохом. Это была неслыханная дерзость – назвать субботнее священное зелье «пойлом».
– У меня тоже остались дети на Большой земле, – вздохнул рыжий. – Две дочери. Я иногда о них думаю. Я даже два раза ходил кричать на пляж. Это нормально. Но ты должен смириться.
– Ни хрена я никому не должен! Я хочу уйти. Я уже всё придумал. Никто нам не помеха. Я бывший солдат, я справлюсь. Если хочешь, можешь пойти со мной. Я собираюсь уйти в пятницу ночью. В субботу всем не до нас, они не будут искать.
– Опомнись! Дело не в людях. Ты разве не слышал о тварях, которые охраняют остров? Они не выпустят тебя. Ты погибнешь.
– И ты веришь в эти сказочки? Совсем они тебе запудрили мозги. Ты же здесь ненамного дольше меня.
– Меня всё устраивает, – глухо сказал рыжий.
– Устраивает быть пленником. Никогда не увидеть своих любимых. Это смешно! Ты врешь, врешь! Надеюсь, что только мне, а не себе самому.
– Сейчас же замолчи!
Внезапно чья-то мягкая ладонь опустилась на ее плечо. Тау вздрогнула и резко обернулась, как потревоженная кошка. Прямо перед ней стоял Старик, который приблизился так бесшумно, словно обладал даром передвижения по воздуху. Ее сердце забилось сильнее, никогда раньше она не видела так близко его лицо.
– Я… Вы…
Но Старик приложил палец к губам, приказывая ей замолчать. И кивнул, чтобы Тау следовала за ним.
Они пошли к лесу. Старик передвигался медленно, и резкая, порывистая Тау была вынуждена все время сдерживать шаг. Вблизи он казался совсем ветхим и древним, словно ему была тысяча лет. Правда, запах от него исходил вовсе не старческий. Его дыхание, кожа, волосы источали тонкий терпкий
