понять. Анатолий едва не потерял единственного сына, попавшего в страшную аварию. Если бы Студнева-младшего вовремя не обнаружили, если бы не доставили в этот прекрасный институт, если бы не гениальность здешних хирургов — бедный мальчик оказался бы уже мертв. Представляете, каково сейчас приходится несчастному отцу?
— Очень хорошо представляем. В буквальном смысле на своих шкурах прочувствовали! — Я снова перехватила инициативу, поскольку тетя Тоня, похоже, «поплыла» от жалости к обездоленному, блин, страдальцу, начисто забыв, как тот совсем недавно нас бил. — И у меня к вам встречный вопрос, Виктор Петрович. Вы представляете, каково это — видеть направленное на вас дуло пистолета?
К моему изумлению, Витек нахмурился, прикрыл глаза и постоял так несколько секунд, а потом негромко ответил:
— Возможно, мой ответ удивит вас, милая девушка, — но да, представляю. Я был на войне. И Анатолий, кстати, тоже.
— На Второй мировой? — не выдержала я. — По возрасту вполне подходите.
— Нет, — он чуть улыбнулся, не открывая глаз. — На Второй мировой сражался мой дед. А мы с Толиком были в Афгане. Война до сих пор нам иногда снится… — он закусил губу.
— Как же два мажора попали в эту мясорубку? — Мне и вправду стало любопытно. — Почему родители вас от армии не отмазали?
— Ну, тогда мы не были такими уж мажорами. Просто мальчики из интеллигентных небогатых семей. После школы поступили в институт. Там увлеклись запрещенной литературой и музыкой и начали их распространять среди друзей — не без выгоды для себя, разумеется. Но главное — эти книги и эти песни заслуживали того, чтобы быть прочитанными и услышанными; сегодня их абсолютно все считают классикой, а наша тогдашняя деятельность квалифицируется как совершенно честный бизнес. Однако у советской власти было иное мнение на сей счет, и нас исключили из института. На следующий же день пришли повестки из военкомата, и мы с Толькой отправились исполнять свой интернациональный долг, распротак его разэтак… — Он осекся. — Девушка, если вам действительно интересно, я готов подробно рассказать историю нашей с Толей юности, когда и где вы пожелаете. А сейчас вернемся к нашим бара… делам.
Я молча выругалась: мерзкий гад, несмотря на тревогу за друга, заметил мое любопытство. Вот зараза, а?!
— Собственно, именно поэтому Анатолий никогда и не носит с собой боевое оружие. — Виктор вновь обратился к санитарке: — Он слишком хорошо знает, как оно убивает людей. К сожалению, дорогая машина и богато упакованный папик всегда привлекают внимание преступников, вот Толик и подстраховывается… Сегодня нервы у него абсолютно сдали, и это ужасно, согласен. Так что мой друг с огромным удовольствием компенсирует всем пострадавшим моральный и материальный ущерб, а также лично извинится перед вами, тетя Тоня, и перед вами, милая девушка.
Я ждала новой порции возмущенных воплей, но Студнев-пер словно окаменел. Что ж, и то хлеб.
— Да что я?! — Тетя Тоня утерла слезы. — Я и не такое видела, особенно в девяностые… Но ваш друг… он ведь девочку ударил… И собирался бить ее дальше… Разве ж можно так?! Не по-божески оно и не по-людски.
— Толик, это правда? — От спокойного, лишенного всяких эмоций тона Витька даже у меня побежали мурашки по спине. — Ты действительно ударил девушку?
— Она меня тоже ударила! — Сейчас народному избраннику можно было дать лет пять, не больше. — Стулом по голове! Убить могла, между прочим! Или искалечить.
— Он первый начал! — возмутилась я, но вдруг сообразила, как смешно выглядит это оправдание, и хихикнула. Блин, ну что за жизнь! Меня били, в меня стреляли, а теперь все произошедшее кажется мне смешным! Или это просто нервное?!.
— Детский сад, штаны на лямках, — вздохнул Витек. — Что ж, Толик, это тебе наука на будущее: если бьешь кого-нибудь, даже трепетную юную красавицу, — можешь получить сдачи. И мне тебя не жалко, честное слово. За побои тоже извинишься и компенсируешь их отдельно.
— Тогда вот что, — строго сказала санитарка. — Я все понимаю: единственный сын, авария, нервы… Давайте так поступим: я сейчас возьму у девочки телефон, а потом узнаю у нее, чем дело кончилось. А я…
— Вы золотой человек, тетя Тоня! — Виктор лучезарно улыбнулся, достал из кармана толстую пачку баксов и протянул ей. — Это только половина. Вторую заплачу через полгода.
— Почему это?! — возмутилась я. — Не при валюте вы сегодня? Примус иссяк?
— Нет. — Улыбка стала грустной. — Просто, по моим наблюдениям, если человек впервые получает в руки большие деньги, то тратит их на ерунду и без всякой пользы для себя. Я не могу стоять над душой тети Тони и разъяснять ей, что стоит купить, а что — нет. Поэтому и хочу подстраховаться. Если я ошибаюсь — ничего страшного не случится. Если прав — возможно, просадив первую половину компенсации зазря, ко второй тетя Тоня отнесется более… разумно.
— Вы правильно говорите, Виктор Петрович, — санитарка взглянула на него с явным уважением. — В любом деле навык нужен — и в том, как большие деньги тратить, тоже. Эх, если бы все так рассуждали!.. Что ж, за ущерб вы мне заплатили щедро. Я не обижусь, даже если про вторую часть компенсации забудете…
— Я не забуду, — твердо ответил он, и я, как ни странно, поверила.
— Так что теперь дело за одним остается, — продолжила тетя Тоня. — Девочку не обидьте. Кстати, как зовут-то тебя, дочка?!
