Мы взяли «Изиду», я виртуозно (говорю без ложной скромности) вывел ее из нашего маленького подледного мира, и тогда Нааме взяла меня за руку и спросила:
— Помнишь, я обещала, что ты увидишь звезды?
— Помню, — кивнул я.
— Знаешь, как подняться на орбиту? — задала она новый вопрос.
Пока Нааме не спрашивала, я не знал, а тут — словно что-то щелкнуло у меня в памяти, и руки сами затанцевали среди голограмм. Я с восторгом смотрел, как мы проходим высокую облачность, как прямо на дневном небе вспыхивают звезды, а голубое одеяло нашей родной атмосферы сменяет бархатная чернота вечной космической ночи…
Прямо как в моем сне.
— Туда. — Нааме указала на едва заметную звездочку над атмосферным горизонтом.
Вскоре я уже мог невооруженным глазом разглядеть нашу цель — огромный дискообразный объект размером с хороший стадион олимпийского класса. С двух сторон от диска отходили довольно большие конструкции, вероятно, двигательные пилоны, к которым было пришвартовано по два шаттла с каждой стороны.
— Что это? — спросил я. — Никогда не слышал ни о чем подобном.
— Наш маленький секрет, — улыбнулась Нааме. — Орбитальная станция «Левиафан». Оборудована аналогично арктической базе, только намного лучше.
— Ух ты! — изумился я. — Красота!
— Восхищаться потом будешь. Сначала пришвартуйся и перед тем, как выходить, повяжи под подбородок косынку.
— Зачем? — удивился я.
— Чтобы челюсть постоянно не подбирать, — ответила Нааме, смеясь. Обожаю ее смех…
Я видел лишь малую часть станции, но и этого оказалось достаточно. У меня перехватывало дух — на фоне этого даже орбитальные и лунные поселения США, России, Китая и ЕС выглядели архаичными. А у «Изиды» оказалось еще двеннадцать братьев и сестер — не считая четырех хищных гигантских «птичек», которых Нааме называла «хэллрейдерами».
Мы познакомились с небольшим экипажем корабля, сплошь состоящим из андроидов, осмотрели медблок, инженерно-производственный комплекс, лаборатории… наконец вышли на панорамную палубу в «носовой» части станции. Панорамная палуба имела сплошное остекление спереди, а по форме напоминала чечевицу. Здесь было несколько невысоких деревьев и кустов, в самом же центре — круглое озерцо вроде котелка, врытого в палубу.
Пока я глазел на космос через панорамные окна, Нааме разложила на траве покрывало и достала из корзиночки всякую снедь, два бокала и архаичную бутылку с шампанским.
— Иди сюда, — пригласила она. — Хватит уже глядеть в небо, насмотришься еще!
— Когда? — спросил я, без особых сожалений отвернувшись от панорамы звездного неба к Нааме.
— Не твое дело знать времена и сроки, — ответила она весело. — Умеешь открывать шампанское?
…Бутылку я не без труда, но вскрыл — видел, как это делается. Разлил по бокалам, с непривычки попав на покрывало.
— За вас, — сказал я. — И за Проект.
— За нас, — поправила она меня.
Мы выпили, после чего Нааме взяла яблоко.
— Настоящие фрукты теперь такая редкость, — сообщила она. — Я имею в виду — из открытого грунта, а не с фабрик-ферм.
— То же самое я могу сказать обо всем, — пожал плечами я. — Но мы в Израиле выросли на синтетических продуктах. Если бы не продукция кибуцев, мы бы голодали.
— Понимаю, — сказала Нааме, протягивая мне надкушенное яблоко, — попробуй, если, конечно, не брезгуешь.
Я взял яблоко и укусил там, где остался след ее зубов. Действительно, с кибуцевским не сравнить — сочное, медово-сладкое…
— У меня еще есть финики и клубника, — предложила Нааме. — Угощайся, все настоящее.
— Боже, представляю, сколько все это стоит, — сказал я. — Мне даже неудобно…
Нааме рассмеялась:
— Бракиэль, твой костюм стоит столько, что на эти деньги можно купить рефрижератор настоящей клубники. Но ты его носишь и не стесняешься…
Она задумалась, а потом расстегнула верхний крючок:
— Кстати, раз уж мы здесь, может, поплаваем?
Я покраснел:
— Но я не взял…
