— Предпочитаю чай, — буркнула я, понимая, что придется идти. Черт его знает, кто она, но с ней, я чувствовала это, мне не угрожает то, что один раз уже случилось. А вот если я откажусь — неизвестно, какие будут последствия. — Например, пуэр.
— У них есть пуэр, — фыркнула девушка. — Хотя что может быть лучше чашки хорошего горячего черного кофе? Только две чашки хорошего горячего черного кофе.
Кафетерий был крохотным и старомодным — архаичная пластиковая мебель, архаичная отделка тем же пластиком. Сейчас больше тяготеют к псевдонатуральным материалам, напечатанным на 3D-принтере. Впрочем, обстановка меня совершенно не напрягала, она вообще была мне до фонаря. Куда больше меня беспокоила новая знакомая.
Иногда перед моим внутренним взором словно вспыхивает маленький светофорчик. Порой он загорается зеленым над игровым автоматом, готовым выдать выигрыш; иногда — вспыхивает желтым, если мне не нужно спешить, а стоит подождать. И очень редко полыхает красным, но если уж полыхает — это, мать его, очень паршивый знак.
Сидящая передо мной женщина была опасна, хотя эта опасность оказалась направлена не на меня, скорее наоборот, играла в мою пользу. Но иметь такого союзника — все равно что водить льва на поводке. Мне было страшно, поскольку новая знакомая определенно имела на меня какие-то виды. Но и интересно — что ей нужно? И раз уж лев у меня на поводке, как это можно обернуть в свою пользу?
А девушка явно не спешила начинать разговор. Она дождалась, пока принесут наш заказ — чашечку крепкого кофе, черного, как моя кожа, для нее и стеклянный чайник с пуэром для меня. Ко всему этому девица заказала несколько пироженок-макронов разного цвета и размера, тарелку с которыми сразу же подвинула ко мне. А сама, закинув ногу на ногу, достала из небольшой, но практичной сумочки квадратную черную пачку с серебряным черепом, похожую на помаду-переростка, и, игнорируя то и дело появляющееся над столиком сообщение, что курить в заведении строжайшим образом запрещено, принялась зажигать черную сигариллу.
— Если у них есть датчики задымления, мы рискуем искупаться, — заметила я.
Она мое замечание проигнорировала, затянулась, отхлебнула из чашки и зажмурилась от наслаждения.
— Удивительно хороший кофе. И какой горячий!
Я налила себе чаю, стараясь не показать, что нервничаю. Но я нервничала. И знала, что моя собеседница это чувствует.
— Итак, Королева, ты решила бежать, — наконец-то сказала она. — Откуда — понятно, а куда — ты ведь и сама не представляешь, правда?
Я кивнула.
— А тебя не страшит неизвестность? — спросила она. — Все-таки раньше ты всегда могла на кого-то опереться, теперь же помощи ждать неоткуда…
— Ничего, — я пожала плечами. — Как-нибудь справлюсь. Неизвестность лучше, чем…
— Твой оптимизм мне нравится, — улыбнулась собеседница. — Кстати, я не представилась. Меня зовут Нтомби Олучи…
— Гоните, — вырвалось у меня. — Чего-то мне ваша кожа не кажется достаточно черной, чтобы у вас было такое имя.
— Просто поверь на слово, — улыбнулась Нтомби. — И потом, неужели тебе не все равно, как меня называть?
— Но это не ваше имя, — возразила я.
— Мое, — ответила Нтомби. — Как и множество других имен.
Она остановила меня жестом, когда я пыталась вставить реплику, и сказала:
— Тебе ведь больше нравится быть Черной Королевой, а не Еджайд, правда? Ты даже не знаешь, как выглядела твоя мать[40].
— Наверно, как я, раз мне дали такое имя.
— Да-да, она тоже была сморщенным сизым комочком, — недобро усмехнулась Нтомби. — Тебе дали имя на третий день от рождения, и на кого ты похожа, было еще неясно.
— Откуда вы знаете? — спросила я. — Вас там не было.
Нтомби вздохнула и достала из сумочки старинную фотографию, не электронную, а допотопную, распечатанную на бумаге. Я взглянула на нее — и вздрогнула…
Вряд ли найдется в Хараре хотя бы один человек, кто не знал бы это здание, стоящее между Мейн-стрит и Сто пятьдесят первой. Сейчас небоскреб заброшен и полуразрушен, и хотя земля в городе дорогая и все старые здания давным-давно снесли, чтобы выстроить отельно-развлекательные центры (даже лежащее рядом с этой руиной кладбище Хайфилд ликвидировали, когда строили новый стадион), сровнять с землей это строение ни у кого не поднимается рука, ведь все знают, что добром такое не кончится. Потому что этот заброшенный дом — дом дьявола.
Вообще говоря, мои соотечественники довольно суеверные люди, к дому дьявола боятся приближаться даже взрослые. Но, видимо, у меня орган, ответственный за суеверия, не сформировался; наоборот — я с детства любила всякую чертовщинку и однажды, конечно же ночью, забралась в дом
