Я знал когда-то симпатичную пожилую даму, которая была родом из Калуги и успела поучиться в тамошней гимназии. В той гимназии преподавал Циолковский.
Он был, по ее воспоминаниям, ужасный чудак и был к тому же глуховат, и гимназистки, конечно, над ним подсмеивались.
Он был добр, и все этим пользовались. Если ученица плохо знала урок и он собирался поставить ей за это двойку, она начинала плакать. Он немедленно шел на попятную, ставил ей тройку вместо двойки и при этом растерянно бормотал: «Не пвачьте, не пвачьте».
Звук «л» он произносил на польский лад.
18
Глядя на карту Южной Америки, где государство Чили выглядело как узенькая и длинная полоска, вытянутая с севера на юг вдоль океанского побережья, Смирнов задумчиво сказал, хмыкнув при этом: «Да, про такую страну никакой поэт не напишет „Широка страна моя родная“». Он вообще-то редко шутил удачно. А эта шутка мне понравилась.
19
Однажды я услышал, как какой-то восточный человек громко и долго говорил с кем-то по мобильному телефону. Из контекста я понял, что он кому-то рассказывает о своей предстоящей женитьбе. Отвечая, по-видимому, на вопрос, хороша ли собой невеста, он радостно прокричал в трубку: «Да! Красывий! Бэлий! Всэ зуби целий!»
20
Друг моего отца, Владимир Васильевич, работал в министерстве. И что-то там такое возглавлял. Он и его жена тетя Галя приезжали к нам на «Победе» с шофером. Меня пускали посидеть в машине. И я с важным видом на виду у приятелей сидел, развалясь, на покрытом ковром заднем сиденье.
Потом он ушел из министерства. Ну и «Победа» куда-то исчезла.
21
Однажды, когда я в очередной раз был с мамой в городе Севастополе, я умудрился заболеть сильнейшей ангиной.
Помню, как с высочайшей температурой я лежал в проходной комнате, где все ходили туда-сюда, и урывками, впадая время от времени в болезненный сон, читал «Человека-невидимку». Когда я засыпал, он, этот невидимка, мне снился, и явь мешалась со сном.
