Мама иногда хвасталась мною перед соседками. Мало того что я знал наизусть «Мойдодыра» и песню «Летят перелетные птицы», я еще умел без запинки произносить слово «Джавахарлал».
15
По центру Москвы ходил пятый троллейбус. А может быть, шестой — я уже теперь и не помню точно. Вполне возможно, что и тот и другой. Или один из них был автобус, а другой троллейбус. Но не в этом дело.
Тот троллейбус, о котором я рассказываю, ходил по улице Герцена, ныне Большая Никитская.
В одном из этих троллейбусов (то ли пятом, то ли шестом) был очень эксцентричный водитель, который объявлял остановки примерно так: «Следующая (пауза) остановка (пауза) „Дважды ордена Ленина (пауза) Московская государственная (пауза) консерватория (пауза) имени (пауза) Петра Ильича Чайковского“». В тот момент, когда он ставил точку, троллейбус (пятый или шестой) тормозил на остановке.
16
Четверо немолодых и некрупных, но жилистых грузчиков тащили на широких ремнях, как бурлаки на Волге, здоровенный рояль на пятый этаж хрущевской пятиэтажки.
На этажах они останавливались передохнуть. Тогда один из них, утирая пот, произносил одну и ту же фразу: «Эх, и тяжелая ты, музыка Шопена!»
17
«Вечным двигателем» называла меня учительница физики Эльвира Васильевна за то, что я все время вертелся на уроке.
За то же самое учительница географии Ирина Абрамовна называла меня «Круговорот воды в природе».
18
В детской районной поликлинике, куда мы с мамой пошли, чтобы сделать мне анализ крови, меня на нервной почве вырвало на мамину юбку. Пока она в туалете отмывала свою юбку, я рассматривал на стенах коридора плакаты про то, что надо мыть руки, фрукты и овощи перед едой.
Когда мы наконец вышли из поликлиники, голубь нагадил на рукав ее светлого плаща. Когда она отыскивала в сумке носовой платок, чтобы стереть голубиную какашку, из сумки прямо в грязь выпали какие-то важные бумажки.
Я в первый и в последний раз услышал, как мама выругалась матом. Для меня это было настолько сильным потрясением, что я сделал вид, будто этого не услышал.
