отрешение. Мне было знакомо это чувство. Кажется, я успел к нему привыкнуть. Уже не старался его отогнать. Быстро потерял интерес ко всему остальному. Сосредоточился на том, что тепло пульсирует по телу, проходит через грудь, усиливается в плечах и опускается к кончикам пальцев правой руки. Чем сильнее была пульсация, тем тише становилось вокруг. Все постепенно выцветало, утрачивая последние краски. И вот проступили серебристые нити. Сеть, такая же рваная, фрагментарная, в этот раз проступала куда быстрее, чем в «Хмельнесе». Никакого страха. Только желание понять, что происходит.
Показались лучи… Нет, теперь я называл их струнами. Я не был уверен, что это те струны, о которых говорил Пилнгар, но сейчас не хотел ни о чем думать. Голова пустела. Мысли останавливались, рассыпались. Слова Эрзы и Миалинты стали неразборчивыми.
Серые, однотонные фигуры людей. И каждого пронзали яркие мерцающие струны. Они были повсюду. Рассекали пространство, уводили наверх, по лестнице, и в сторону, в пролом. Я с восхищением оглядывался, а потом замер. Мой взгляд упал на стол. И в этот момент все остальное потеряло смысл. Я пытался понять, что именно увидел. Мешали только растянутые, словно далекое эхо, голоса говоривших.
– Тихо! – крикнул я, но звуки получились мягкие, обволакивающие; из моего рта вышел не воздух, а прозрачное облако, в котором потонули и голоса, и движения.
Все замерло в серой неподвижности. Сердце остановилось. Ни мыслей, ни чувств.
И только одна плошка на столе.
И только один костюм на раме.
И одна пара обуви – та, что была на умершем Пилнгаре.
И один кинжал.
Пульсация теперь не останавливалась в пальцах. Она выходила из руки, питала ячейки серебристой сети. Я сам стал сетью. И пульсировал вместе с ней единым организмом.
– Тихо, – повторил я.
Вернулись звуки, запахи, краски. Все стало прежним.
– Тихо, – вновь проговорил я.
Не сразу понял, что все смотрят на меня.
– Что? – раздраженно спросила Эрза.
– На следующее испытание пойду я.
– И не думай… – начал было охотник.
– Я знаю, что делаю.
– Ты видишь? – спросил Тенуин.
– Вижу.
– Чего он видит? – с недоверием поинтересовалась Эрза.
Ей никто не ответил.
Выбор был сделан. Оставалось дождаться нового испытания. Я не знал, смогу ли сам, по своему желанию, вызвать видение, которое раньше приходило лишь произвольно. Не знал, что за этим последует. Но верил, что должен рискнуть.
– Это наш последний шанс, – уже перед сном, оправдываясь, сказал я Громбакху.
– Сколько их было, этих последних шансов? И все заканчивалось смертью.
– Воля всех людей лежит на струнах Акмеона.
Едва я договорил эти слова, как из темноты на мое плечо обрушился глухой удар.
– Эй! – Я дернулся в сторону и едва не свалился с кровати.
– В следующий раз по башке. Чтобы выбить эту дурь. Набрался всякой чухни, теперь чихает навозными истинами… Попробуй еще пердануть что-нибудь про струны или какие-нибудь зерна! Спи. Струны ему…
Следующие два дня прошли в напряжении. Никто не мог, да и не хотел совладать с расколом в отряде. Эрза, Нордис и Феонил переселились в дом на другой улочке. Думаю, если б не страх оказаться в окружении обезумевших и возжаждавших крови личин, они бы ушли дальше, хоть в соседний квартал.
Теор почти ни с кем не общался, был задумчив больше обычного. В первый же день ответил на все вопросы Громбакха, указав, что действительно взял наемников, что не говорил им правду о пропавшем брате – боялся их, не доверял ни Горсингу, ни его людям. Добавил, что на руинах наемники быстро утратили интерес к поискам и занялись мародерством. Теор покинул их в надежде подыскать настоящего следопыта – такого, как Тенуин, а что с ними случилось в дальнейшем, он не знал: угодили к крысятникам на обратном пути, попались к эльгинцам или просто раскопали в Авендилле то, что раскапывать не следовало, – все может быть. Когда Гром окончил допрос, Теор напомнил ему о сделанной предоплате, о всех прежних договоренностях и с тех пор предпочитал ни с кем не общаться. Только несколько раз обмолвился, что Эрзу ни в чем не винит:
