– Нет.
– А когда ты смотрел на меня… Что ты видел?
– Я хорошо вижу в темноте. Синкта улавливает даже слабый источник света.
– Синкта?
– Третье веко. Помогает видеть жизнь, ее малейшие признаки. И глухой ночью я вижу человека. Красное подвижное пятно. Животные, как правило, желтые пятна. Иногда красные, как и человек. Растения – слабые зеленые пятна.
– А если светло?
– Когда светло, я вижу то же, что и все, но чуть более подробно. Вижу повышенное тепло, жар, холод. Вижу кровь. То, как она струится по венам. Сами люди становятся внешне одинаковыми, но проступают более важные – внутренние отличия. Те, что не скрыть под одеждой.
– Ты имеешь в виду внутренние органы?..
– Я имею в виду тепло человеческого тела.
– Понятно… – Я не совсем понимал, о чем именно говорит следопыт, но боялся его сбить.
– В те моменты, когда ты… Когда ты видел струну Теора, и не только, в некоторые другие моменты тоже…
– Что?
– Ты изменяешься. И это необычно. Я такого прежде не видел. Поэтому и стал чаще смотреть на тебя.
– Изменяюсь?
– Твое тепло становится не красным, как у всех людей, а ярко-зеленым.
– Зеленым?.. То есть для твоего зрения я становлюсь растением?!
– Да. Но не таким, как простое дерево или куст. Они – бледно-зеленые. Ярко-зелеными я вижу не так много… существ.
– Существ? – хохотнул я. – Это каких, например?
– Например, мокрецов.
Услышав такой ответ, я закашлялся.
– И что это значит?
– Не знаю. – Тенуин качнул головой.
– То есть как не знаешь?..
– Не знаю…
– М-да… А лигуриты… Какими ты видишь лигуритов?
– По-разному.
– Черноиты, салауры, зордалины… – Я вспомнил перечень из прочитанного еще в Целинделе «Годового вестника Матриандира».
– Да, у всех свой и тоже непостоянный цвет.
– Непостоянный, как у меня?
– Да. Черноиты чаще всего черные. А зордалинов я видел немного.
– А салауры?
– Когда красные, как и любой человек. Когда светло-желтые.
– И Миалинта для твоей синкты такая? То красная, то желтая?
– Да. Это еще не все.
Я внимательно посмотрел на Тенуина. Он молчал. Наконец опустил руку под ослабленные завязки на груди бурнуса, достал скрученный и отчасти смятый лист тонкого пергамента.
– Что это? – удивился я.
Тенуин молча протянул мне лист.
– Что это? – настороженно повторил я.
– В Лекарском квартале мы видели личину… девушку, которая рисовала углем.
– Да, Теор что-то такое говорил. – Я с сомнением взял протянутый мне пергамент, но не торопился его раскрывать.
– Судя по всему, рисует она уже много лет. Неспешными, но уверенными штрихами. Один за другим. У нее в ящике лежат старые работы, с которых уже частично осыпался уголь.
– Ты заглянул в этот ящик?
– Да. Она не возражала.
– И взял один из рисунков.
– Как говорит Гром, логика в твоих словах всегда торжествует.
