Я развернул пергамент и онемел. Почувствовал, как кожу на затылке стянуло резким холодом.
– Что это?!
– Не знаю. – Тенуин задумчиво облокотился на стол. – Но хотел бы знать.
Из длинных и коротких угольных полосок на куске сердлёного, по краям прошитого белой нитью пергамента складывался на удивление точный, живой портрет. Мужчина лет пятидесяти. У него было мое лицо… Иссушенное, постаревшее, но мое. К тому же обезображенное: от левого виска до подбородка шел рваный, зарубцевавшийся шрам – он оттягивал веко левого глаза, отчего тот был полузакрыт. Бездонная пропасть черных зрачков. Пустынный взгляд беспредельного холода и одиночества. Тот самый, что мелькал в глазах Пилнгара и уже крепче проявлялся в глазах Азгалики. И я не сомневался, что этот взгляд на самом деле принадлежал нарисованному мужчине – так похожему на меня и одновременно мне чужому… Короткая стрижка поредевших волос. Шея и плечи спрятаны под путевым плащом, а под ним – костюм, один из тех, что сейчас висел перед нами на деревянной раме. Сложные узоры из переплетенных нитей, ленточек, кисточек, кожаные ремни и крепления с серебристыми шпеньками. Руки… Я узнал их. На левой кисти – спираль из длинных и коротких полосок с тремя кружками в центре. На правой кисти – перчатка из металла с прожилками узоров. Я с дрожью отстранился от портрета. Услышал, как мне в ухо шепчет обезумевший Орин: «
– Что еще она рисует? – Я старался говорить спокойно, но голос выдавал волнение.
– То, что видит. Дома, других личин, озеро – каким оно стало. Хозяйку. Думаю, после нашего ухода наверняка зарисовала кого-нибудь из нас.
– То, что видит…
– И таких портретов этого… человека было много. Я взял один.
– Много…
Голова пульсировала болью. Я устал. Запутался. Слишком много разрозненных, ничем не связанных фактов…
– Быть может, это твой родственник? – предположил Тенуин. – Кто-то, кому принадлежал браслет. Или наследник тех, кому он принадлежал, прежде чем его вывезли из Земель Эрхегорда.
– Нет… Не думаю. Я пошел в мать. Внешне я на отца почти не похож. А браслет и… все это по отцовской линии. Предки мамы из Кенр’д-Альтийских княжеств. Это… на восток от Земель Барнаидора.
– Я знаю.
– Далековато отсюда.
– Да.
– Но… откуда этот человек? Кто он? Почему так похож на меня? И ведь… Эта рука. Я тебе не говорил, но… Помнишь сигву, которая у меня появилась в тумане? Я тогда выставил руку за стенку купола…
– Помню.
– В моих снах у этого человека всякий раз была такая же сигва. Да, это он…
– Ты не говорил, что он тебе снится, – промолвил Тенуин.
«А ведь и правда не говорил». Как не говорил и того, что этот, так похожий на меня, незнакомец привиделся мне в Подземелье Искарута, в землянке Мурдвина. Я отчетливо помнил его сигву на левой кисти. Не говорил и того, что, возможно, именно этот чужестранец три года назад приехал к нам в Кар’ун-Ай выкупить браслет, что я во снах его глазами наблюдал за убийством дедушки и за собственным побегом из отцовской нейлы.
«
Я сдавил ладонями лицо. Окончательно запутался. Не мог отделить явь, сны и видения. Они переплелись слишком крепко. Если б не этот портрет, я бы и дальше уверял себя, что незнакомец лишь плод моих кошмаров, порожденное браслетом наваждение, не более. А теперь…
Тенуин молчал. Ждал, что я продолжу наш разговор. Но говорить мне больше не хотелось. Смяв портрет, я теперь неподвижно смотрел на свои руки. Вспоминал сон этой ночи… Знакомый шершавый сон, преследовавший меня в Лаэрнорском лесу. Зарево горящих домов, Грет-Индит за спиной дедушки. Целиком пронизанное серебристой сетью пространство. Под козырьком черного хода – я с Джаллой на руках. Сестренка прижималась к моей груди, прятала лицо. На этот раз сон не оборвался. Я увидел его до конца. Смерть дедушки – жестокая, медленная. Грет-Индит мог убить его одним ударом, сразу, но предпочел рассечь ему бедро. Потом, усмехнувшись, склонился над дедушкой. Что-то сказал. Я не слышал голоса. Наступил ему грязной подошвой на грудь. Надавил. Плюнул. Рассмеялся, поглядывая на меня, смотрящего чужими глазами. Опять что-то сказал. Не глядя, со всей силы подошвой ударил дедушку по лицу. Замер. И стал в остервенении топтать его голову. Один удар за другим. А я тем временем был уже далеко. Убежал с Джаллой, проклиная себя за то, что ушел от боя. Ненавидя сестру за то, что она жива и заставляет меня самого жить после всего случившегося… Мы с Джаллой скрылись за крепежной стеной гумна, когда ко мне, то есть к незнакомцу, подошел Харкон и сразу четверо наемников. Грет-Индит спросил о чем-то. Я не слышал слов, но знал: он спрашивает, где искать браслет – куда побежал тот, кто его носит. И я поднял руку. С трудом, будто преодолевая сопротивление воздуха, насилу уговаривая себя не выдавать направление своего побега. Вновь увидел обнаженную левую кисть со спиралью темной сигвы. Указал путь к западным воротам. Обманул наемников… Харкон, осклабившись, кивнул и бросился в указанном направлении – в темноту еще не освещенных пожарами улочек. А я вновь почувствовал собственную усмешку.
